Личность и Абсолют

Оказывается, впрочем, что «троица» является в данном случае символом «двоицы». К числу самых оригинальных, интеллектуально насыщенных и потому многовекторных для интерпретации лосевских идей относится сущностное сближение двух последних направлений смыслового саморазвертывания эйдоса–имени—в сторону диалектики и в сторону мифа. Известно, что диалектика понималась Лосевым, согласно одному из его фундаментальных постулатов, как результат интеллектуальной рефлексии над мифологией. Так интерпретировалась им не только конкретная история взаимоотношений мифа и диалектики (например, функция платонизма и особенно неоплатонизма Плотина и Прокла по отношению к античной мифологии), но и общая теория их «естественных» взаимоотношений, о чем свидетельствует, в частности, специально обосновывавшаяся Лосевым идея тождества Абсолютной Диалектики и Абсолютной Мифологии [992]. Отсюда, по всей видимости, следует, что те синтагматические процессы объединения значений, которые детерминированы, по Лосеву, диалектическим саморазвитием эйдетического смысла, в определенном отношении переносились им и на типы синтаксического разворачивания имени в миф. С другой стороны, однако, непосредственно словесная, согласно самому же Лосеву (а не «чисто» эйдетически–смысловая), природа мифа неизбежно должна неким особым образом наполнять «еще» не отягощенные конкретной языковой плотью эйдетические структуры диалектики. Выявление таких особых конкретно–лингвистических способов «перевода» не отягченных конкретной языковой плотью диалектических эйдетических структур в непосредственно языковые мифологические формы, часто прямо глагольно–предикативные по своей структуре, составляет самую, вероятно, сложную проблему лосевской философии языка в целом. Но во весь свой рост эта проблема встает не сразу; оценить ее ключевой «финальный» характер и адекватно к ней подойти можно, только лингвистически проинтерпретировав все предваряющие этапы лосевской предикативной концепции, что и предполагается сделать в данной статье. На предварительных же этапах этот «финальный» лосевский тезис о сущностном сближении мифа и диалектики имеет пока только тот смысл, что миф в своей сущностной словесной структуре аналогичен именно диалектике (а не логосу или «естественной речи»).

Если учитывать, что мифология и диалектика в конечном счете сближаются Лосевым, то применительно к первому уровню его предикативной концепции можно, следовательно, говорить не о трех, а о двух основных и уже, по–видимому, принципиально различаемых направлениях развертывания имени (или, что то же, самопорождения и саморазвития смысла)—в сторону диалектики и в сторону логоса.

Саморазвитие смысла в логосе. Хотя логос вторичен по отношению к эйдосу, являющемуся его основанием, в том числе—и с точки зрения развития смысла, однако мы начнем рассмотрение именно с него, поскольку он «теснее», чем диалектика, соприкасается с непосредственно языковыми формами «естественной речи» и тем самым предоставляет возможность установить более конкретные и устойчивые критерии для сопоставления первого и второго уровней лосевской концепции предикации в их целом.

Именно и только в сфере логоса (а не в диалектике) семантические результаты «разворачивания» имени совпадают у Лосева с общеимяславским тезисом о предложении как «распустившемся слове» и о слове как «свернутом предложении». В логосе происходит саморазвитие смыслов, которые, будучи аналитически вложены друг в друга или соположены в рамках единого эйдоса, не теряют при этом своей раздельности. Когда раздельная в себе, но целостно–единичная внутренняя смысловая структура эйдоса–имени «ощупывается», по Лосеву, логосом, отвлеченным по определению от эйдетической интеллектуальной наглядности, то в результате такого развертывания эйдоса получается смысловая фигура, аналогичная по семантическому типу логическому суждению. Понятие же логического суждения сразу требует введения в сферу рассуждений оппозиционных категорий субъекта и предиката, которые, будучи функционально связаны с рассмотренными выше оппозиционными категориями имени и предиката, не могли не претерпеть в лосевской концепции аналогичных изменений. И действительно: терминологическая пара «субъект—предикат» также имеет в лосевских текстах, как мы увидим, особую судьбу.

Уже упоминался тот в общем–то поразительный факт, что в лосевской «Философии имени», имплицитно построенной на корреляции понятий энергии и предиката, понятие предиката практически не встречается. Это, безусловно, было связано с тем, что, толкуя соотношение имени и предиката, Лосев иерархически возвышал понятие имени, однако главным в его концепции тем не менее была идея синтетических взаимопереходов имени и предиката друг в друга—идея, снимающая жесткое терминологическое разграничение этих понятий. Аналогично поступает Лосев и при рассмотрении категории логического суждения: хотя и в более мягкой форме, но он все же ведет рассуждение к размыванию обычно свято соблюдаемой категориальной границы между логическими субъектом и предикатом.