Драматично складывалась и судьба публикуемого в настоящем томе исследования А. Ф. Лосева, посвященного философии и психологии мышления. Работу над ним автор начал в Берлине в безмятежный период юношеского интереса к «профессорской, насквозь культурной, выдрессированной, точеной и технически сделанной психологии и философии». Но в 1914 г. из–за начавшейся первой мировой войны А. Ф. Лосев был вынужден срочно покинуть Германию, оставив там большую часть материалов исследования. К 1919 г. рукопись была частично восстановлена, но опубликовать ее так и не удалось. Во время бомбардировки Москвы в августе 1941 г. в разрушенном и полусгоревшем доме погибли библиотека и многие рукописи ученого. Но воистину «рукописи не горят», и основная часть «Исследований по философии и психологии мышления» наконец дождалась своей публикации.
Первоначально А. Ф. Лосева вдохновляло стремление дать широкую панораму исследований в области интенциональной философии и психологии, развернувшихся в конце XIX—начале XX в. под влиянием философско–психологических идей Ф. Брентано и его последователя Э. Гуссерля. Главную задачу автор усматривал в раскрытии истоков интенционализма, уходящего корнями в учение крупнейшего средневекового философа Фомы Аквинского (который в свою очередь «вычитал» идею интенциональности у Аристотеля). Однако обстоятельства не позволили осуществиться этому замыслу, побудив автора сосредоточиться на анализе исследований Вюрцбургской школы.
Что же могло привлечь его внимание именно к этой школе? Чем отмечен ее вклад в развитие психологического познания с точки зрения общей логики этого развития?
Небольшая группа молодых психологов из Вюрцбурга (О. Кюльпе, Н. Ах, К. Бюлер, А. Мессер, И. Орт, К. Марбе, Г. Уотт) приступила в начале века к экспериментальному изучению мышления. Первое, что бросается в глаза, — это резкое отступление вюрцбуржцев от традиционной психологии сознания, господствовавшей с XVII до конца XIX в., как в сфере теоретических построений, так и в методах исследования. Заметим, что Г. И. Челпанов, ориентированный в своих теоретических и методологических воззрениях на эту традицию, воплощенную в принадлежащей Вундту первой программе психологии как самостоятельной науки, обращает тем не менее внимание на новаторство вюрцбуржцев в области метода. В 1909 г. он в следующих словах выразил свое отношение к Вюрцбургской школе: «Экспериментальные исследования природы мышления знаменуют, на мой взгляд, целый переворот в области психологии, и именно в методах психологического исследования. Если до последнего времени можно было спорить относительно того, не есть ли психологический эксперимент по существу дела эксперимент психофизический, или даже просто физиологический, то все исследования мышления ясным образом показывают, что могут быть чисто психологические эксперименты»
[954]. В дальнейшем он дополняет собственные экспериментальные исследования вундтовского типа экспериментами, построенными по образцу вюрцбургских (их–то, судя по названиям тем, и прошел А. Ф. Лосев в качестве испытуемого в челпановском институте).Действительно, даже сегодня, обращаясь к событиям почти вековой давности, трудно переоценить смелость вюрцбургских исследователей, не только разработавших новые методы, но и нарушивших запрет отца экспериментальной психологии В. Вундта и его последователя Э. Титченера на применение метода интроспекции (самонаблюдения) к изучению высших психических процессов, включая мышление.
Однако если рассмотреть эту школу в более широком историкопсихологическом контексте, обнаруживается, что ее реальный вклад выходит далеко за рамки проблемы метода.
Обратимся к тому предметно–историческому фону, на котором особенно зримой становится «фигура» Вюрцбургской школы.