Личность и Абсолют

Другой слой новых лосевских документов составляют записи под названием «Вещь и имя. (Опыт применения диалектики к изучению этнографических материалов)». Они выходят далеко за рамки истории имени в разных культурах и имеют важный философский смысл потому, что Лосев строит здесь чисто формальное учение об имени, безотносительное к содержанию, какое может вкладывать в свои имена религия, поэзия или мифология. Из–за того, что тема имени интенсивно исследуется в философии и науках 20 века, источники, из которых делает выписки Лосев, и отдельные наблюдения могут требовать уточнения. Может быть, не обязательно относить практику перемены имени к архаическому прошлому в свете того, что, например, наш современник Мишель Фуко требовал для всякого пишущего права называть себя как автора с каждой своей книгой иначе [978]. Важно внимание Лосева к существенности имени, которая обеспечена интенцией именности. В свете этой ориентации на именно именуемое в имени «мы должны утвердить полное тождество имени и именуемого» [979]. Имя, конечно, перестает здесь быть знаком. Сильная поддержка, которую Лосев дает здесь имяславию, заслуживает внимания в связи с общей историей имяславия в России. «Имя Божие… ни в коем случае не может быть отделяемо от Существа Божия… Имя Божие есть Сам Бог… энергия сущности божественной, или явленный и познанный лик Божества»  [980]. Здесь невольно вспоминается такое же заключение книги о. Сергия Булгакова об имени: ««Имя Божие» есть не только слово… но и Божественная сила и сущность. «Имя Божие есть Бог» в смысле богоприсутствия, энергии Божией…»  [981]

Разница, однако, в том, что для о. Сергия Булгакова это последний тезис его работы, а для Лосева—лишь обобщение рассмотренного материала и станция на пути, который должен был иметь продолжение.

В. В. Бибихин

ЛОСЕВСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПРЕДИКАТИВНОСТИ

Лосевская философия языка строилась, как известно, сверху вниз: от трансцендентной апофатической точки—к сфере «чистого» смысла (эйдетика и логос), а от него-—к конкретно–чувственным и ситуативно насыщенным языковым формам. В качестве глубинных инвариантных форм, определяющих («фундирующих») собственно лингвистические характеристики всех явлений «естественной речи», включая и предикацию, Лосевым рассматривались семантические процессы в эйдетической и логосной сфере «чистого смысла», понимаемые как свободные от непосредственной (звуковой, а иногда и грамматической) плоти языка. Собственно же языковые процессы «естественной речи», направленные как на чувственно воспринимаемые явления, так и на их образную или рациональную обработку, интерпретировались Лосевым как этажи, надстраивающиеся над этими инвариантно–глубинными смысловыми формами. Лосевская концепция предикативности, являющаяся частной теорией внутри его общей философии языка, тоже может быть аналогично охарактеризована в ее общем смысле как двухуровневая, но вместе с тем не дуалистическая: к первому уровню по–лосевски понимаемой предикации относятся эйдетика и логос, ко второму—насыщенная языковой плотью и чувственной конкретикой «естественная речь». [982]Как и в общей философии языка, определяющим для предикации является ее первый уровень; с него и начнем.

Имена как предикаты, предикаты как имена. Специфика двойственного лосевского подхода к предикативности не поддается простому внешнелогическому описанию, поскольку этот подход предполагает некие «точки взаимотрансформации понятий». Так, если первый—эйдетически–логосный—уровень лосевской предикативной концепции описывать в рамках привычной терминологии, то все происходящие на нем базовые смысловые процессы, и прежде всего само именование, оказываются по своей генетической природе не чем иным, как предикацией (принцип «взаимотрансформации понятий» в действии).