Личность и Абсолют

Этот метод, по–нашему, оставляет желать очень многого в смысле ясности. Действительно, вызывая в сознании у испытуемого чрезвычайно сложные процессы, метод Бюлера является, может быть, наиболее совершенным для Вюрцбургской школы. Но помимо того что С возрастанием сложности переживаний возрастают и препятствия к их описанию (об этом речь будет в другой части этого сочинения), метод Бюлера, просто говоря, неясен и непонятен, если не брать его в такой общей форме, как метод с афоризмами, а если взять его точнее и обсудить самую его структуру. В общем виде можно эту неясность формулировать как смешение метода реального разложения абстракции. Но это только общий вид. Он усложняется, если принять во внимание, что в сфере психического всякое разложение будет абстракцией (так как психика есть непрерывное и постоянное становление—во всех своих субтильностях); и, значит, понятия «реального разложения» и «абстракции» требуют особого теоретического построения, и построения — до психологии как науки. У Бюлера мы найдем и метод «реального разложения», и метод «абстракции» — оба без достаточной мотивировки.

Вот что мы читаем на стр. 299: «Тот, другой, метод, на котором мы хотели обосновать наше исследование, пытается непосредственно схватить самые психические факты мышления; Он направляется на hie et nunc [536]пережитого во время мышления, пытается его определить и через то достигнуть знания тех реальных законов [537], которые ими управляют». Равным образом, ставя свой основной вопрос: «Что переживаем мы, когда мыслим?» — Бюлер подчеркивает, что он исходит не из какого–нибудь определения понятия мышления, но выбирает для анализа «пит solche Vorgange, die jedermann als Denkvorgange bezeichnen will» [538]  [539]. Все это ясно указывает на то, что Бюлер хочет здесь иметь дело с реальными психическими процессами, хочет учесть реальную жизнь, реальное протекание мыслительных актов в сознании. Но на такой ясной точке зрения Бюлер и не думает оставаться. Переходя к самому делу, он задает вопрос: «Что же такое мыслительные переживания, если их понимать не как части процесса, но исключительно как модификации сознания, отвлекаясь от связи, в которой они существуют? Другими словами: каковы составные части (Bestandstucke) наших переживаний мысли?» [540]Это принципиально другой вопрос, и, что самое главное, для него необходимы теоретические предпосылки, из которых наиболее важное заключается в том, что психическое переживание обладает единством и абстрактной разложимостью наряду с логическими данными. Поэтому Бюлер не доказывает того, что между логическими и психологическими законами есть «сообщение» (Korrespondenz), как это он намеревается в начале исследования [541], а уже предполагает это «родство» одних законов другим, уже основывается на том,, что мысли наши имеют Bestandstiicke, и только задает себе вопрос: каковы эти составные части?

Это вовсе не случайность у Бюлера, но можно привести еще много мест, из которых ясно, что «метод» у Бюлера вовсе не «психологический», о котором было отчетливо сказано хотя бы на цитированной уже 299–й странице, а с какой–то особой «идеальной» примесью, и притом немотивированной. Так, Бюлер говорит о «единствах переживаний» [542]о «моментах» [543]; говорит, что если бы нам были известны все моменты «мыслей» и, кроме того, идеальные законы их соединений, то мы могли бы вывести отсюда все виды «мыслей», в каковом утверждении нельзя не видеть признания близкой необходимости «идеальных» знаний [544]. Впрочем, и сам Бюлер свой анализ прямо называет «абстрактным» [545].

Трудно спорить против каких–нибудь «абстракций» в психологии, в которой, как сказано, всякое разложение есть уже абстракция. Но всякая абстракция должна быть точно определена раньше самого исследования, что как раз у Бюлера даже и не намечено. Ссылки на Гуссерля вообще только затемняют дело как у других вюрцбургских исследователей, так и у Бюлера.