Личности в истории. Россия

Пытаюсь представить, как художник пишет портрет своей супруги. Ирина позирует, он рисует ей роскошное платье по последней моде – живописцу такое не по карману. Ее большие светлые глаза смотрят на мужа. В них безграничное доверие ее души, такой чистой, наивной. Матвеев взволнован, он не умеет скрыть своих чувств, нежность его проступает в каждом мазке. Уверенной рукой мастер выписывает изящный изгиб ее шеи, высокий лоб, губы, застывшие в полуулыбке. Пишет вдохновенно и быстро… А потом он спешно пририсует себя, счастливого.

Стоя перед картиной, я потерял счет времени. Очнувшись, почувствовал неловкость из-за того, что нарушил уединение влюбленных, и поспешил выйти из зала, чтобы оставить их вдвоем.

А. Матвеев. Автопортрет с женой

А. Матвеев. Венера и амур. 1726 г.

* * *

Санкт Петербург, 1727 год. Вернулся на родину «птенец гнезда Петрова» живописец Андрей Матвеев. Ему двадцать пять лет, он опытный мастер европейского уровня. Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как Андрей, сын подьячего, попался на глаза Петру I вместе со своими рисунками. Императору приглянулся смышленый мальчишка. Недолго думая, послал он его учиться живописному ремеслу за границу. Отправился Матвеев сначала в излюбленную Петром Голландию, затем во Фландрию, где был в учениках у известных художников, упорно работал и проявлял незаурядные способности и прилежание. За успехами Андрея Матвеева пристально следила императрица Екатерина I; ей в Петербург отсылал он свои холсты. Пожаловала императрица Андрею титул своего личного гоф-малера. Да вот не судьба была стать Матвееву придворным художником.

Одиннадцать лет – срок немалый. За это время не стало Петра, не стало и Екатерины. Никто на родине Матвеева не знает, никто не помнит, никому он не нужен. Так бы и остался не у дел, если бы не сообразил обратиться к Александру Даниловичу Меньшикову, благо тот пока еще был у власти. Светлейший князь рассудил устроить Андрею экзамен: пусть покажет, на что годен. Экзаменовал Матвеева «первый придворный маляр», портретист Людовик Каравак. Именитый француз не скрывал своего высокомерия. Но, ничего не поделаешь, вынужден был объявить, что Матвеев «угоден лутче других российских живописцев быть в службе его императорского величества, понеже пишет обоя как истории, так и персоны». Андрея зачислили в штат Петербургской Канцелярии от строений, ведавшей всеми строительными работами в столице, а вскоре назначили начальником живописной команды Канцелярии.

В живописной команде в те годы работали русские художники «старой закваски», иконописцы и живописцы. Многих из них прислали из Москвы после расформирования Оружейной палаты, которая была центром русской живописи и прикладного искусства, главной художественной школой России. На живописную команду возлагали большие надежды. Надежды оставались надеждами, а достойного применения художникам пока не находили. Дело было в том, что иностранные зодчие и инженеры не могли, а скорее всего и не хотели найти общий язык с русскими мастерами. Столкнулись две совершенно разные традиции искусства: европейского и русского, светской живописи и иконописи. Русские художники не понимали требований иностранцев, и те использовали опытных мастеров в лучшем случае как подмастерьев, а то и просто звали «тереть краски».

Назначение Андрея Матвеева, «русского европейца», пришлось как нельзя кстати. Показало это первое же испытание, выпавшее на долю художников, – написание картин для Летнего дворца, что на Лебяжьей канавке, готовившегося принять своего нового хозяина,12-летнего императора Петра II. Приказано было исполнить шестнадцать двухаршинных полотен, изображающих «сухопутные и морские баталии». Матвеев выполнил эскизы и раздал их своим живописцам, тут-то и выяснилось, что «оные мастера не умеют фигуры писать». Что делать? Условия и сроки поставлены жесточайшие, а помощи ждать не от кого. Казалось, положение безвыходное. Да только не для Матвеева. Стал он спешно учить художников. Был Андрей от природы мягким, добрым человеком, очень заботливым, терпеливым. Смог найти подход к каждому, а ведь многие были старше его. Объяснял, переучивал, ломал сложившиеся годами привычки. К весне 1728 года совместными усилиями написали половину картин. Написали бы и все, если бы не новое распоряжение: «…По определению Верховного Тайного Совета повелено в Санкт питербурхе церковь Петропавловскую внутренним и внешним украшением отделать со всяким поспешением».