Личностный потенциал. Структура и диагностика

В результате в последние годы стали появляться системные модели, описывающие оптимистическое или позитивное мышление личности, свойственное людям с выраженным психологическим благополучием ( Гордеева, Осин , 2010; Caprara, Steca , 2005, 2006; Leeson, Ciarrochi, Heaven , 2008). Например, Дж. Капрара и П. Стека предлагают рассматривать позитивное мышление как общий латентный конструкт, объединяющий объяснение и оценку себя, настоящего и будущего индивида, который обладает большей объяснительной и предсказательной силой, чем его составляющие. Во всех вышеупомянутых системных моделях предпринимаются попытки дифференцировать различные стороны оптимистичного – пессимистичного мышления (оптимизм в отношении себя, других людей, мира в целом, позитивных и негативных событий прошлого и ожиданий в отношении будущего) и их связь друг с другом. Психологам еще предстоит проделать большую работу по интеграции исследований диспозиционного оптимизма и атрибутивного стиля, а также в рамках других направлений психологии, изучавших обыденное мышление людей в отношении значимых для них явлений и ситуаций (в том числе практической психологии и психотерапии). Пока же мы остановимся на тех данных, которые известны на сегодняшний день в отношении оптимизма и пессимизма и получены в рамках двух основных подходов к их исследованию, активно развивавшихся в последние годы.

Связь оптимизма с депрессией, совладанием со стрессом и психологическим благополучием личности

Атрибутивный стиль традиционно операционализировался как когнитивный фактор риска для депрессии ( Seligman , 1990). Психологические исследования показывают, что люди в состоянии депрессии действительно склонны к пессимистическим размышлениям и негативным объяснениям различных жизненных событий. В серии исследований, проведенных под руководством М. Селигмана, было показано, что люди, обладающие пессимистическим стилем объяснения, в большей мере поддаются депрессии. Он обследовал студентов, получивших на экзамене более низкую оценку, чем та, на которую они рассчитывали, и установил, что у людей с пессимистическим стилем объяснения чаще отмечаются депрессивные симптомы ( там же ).

В другом исследовании изучалось влияние атрибутивного стиля на последующее возникновение депрессии у заключенных. Было обнаружено, что люди с пессимистическим атрибутивным стилем, оказавшиеся в тюрьме, переживали там более тяжелую депрессию, чем оптимисты ( Abramson, Metalsky, Alloy , 1989).

Прогностическая ценность АС в плане предсказания депрессии была продемонстрирована и на младших школьниках ( Seligman, Peterson, Kaslow, et al., 1984). В лонгитюдном исследовании принимали участие дети 8–13 лет. Дети, объяснявшие неблагоприятные события внутренними, стабильными и глобальными причинами, с большей вероятностью проявляли симптомы депрессии, чем те, кто приписывал эти события внешним, нестабильным и конкретным (специфическим) причинам.

В защиту тезиса о каузальной роли стиля объяснения в возникновении депрессии сошлемся на результаты одного лонгитюдного исследования, в котором изучалась связь между депрессией, учебными достижениями и объяснительным стилем у школьников 3–5-х классов ( Noelen-Hoeksema, Girgus, Seligman , 1986). В течение одного года было сделано пять замеров уровня депрессии и атрибутивного стиля (спустя 3, 6, 10 и 12 месяцев после первоначального замера этих переменных). В соответствии с предсказаниями переформулированной теории выученной беспомощности, объяснительный стиль ребенка коррелировал с текущим уровнем депрессии и предсказывал последующие изменения в уровне депрессии в течение года.

Метаанализ исследований, посвященных изучению связи между объяснительным стилем и депрессией ( Sweeney, Anderson, Bailey , 1986), убедительно свидетельствует в пользу переформулированной теории выученной беспомощности и депрессии, предложенной М. Селигманом, Л. Абрамсон и Дж. Тисдейлом. На материале анализа 104 исследований, включавших около 15 000 испытуемых, было показано, что (1) объяснение негативных событий внутренними, стабильными и глобальными причинами надежно и значимо связано с показателями монополярной депрессии и (2) объяснение позитивных событий внешними, нестабильными и конкретными причинами также коррелирует с наличием у индивида монополярной депрессии. Однако связь атрибуций с депрессией в случае объяснения позитивных событий была слабее, чем в случае объяснения негативных событий. В целом, эти паттерны связей не зависели ни от типа испытуемых (пациенты психиатрических клиник или студенты университета), ни от типа событий, относительно которых делалась атрибуция (реальное – придуманное), ни от методики измерения депрессии.