Третья и весьма удивительная версия была выдвинута Вс.С. Соловьевым, но она должна приниматься с оговоркой, так как он руководствовался стремлением выставить себя в благоприятном свете перед публикой и очернить Е.П.Б. Он утверждал, что однажды она говорила ему: "...вот что со мною случилось... Несколько лет тому назад, в Америке... Я уже была почти так же стара и безобразна, как теперь... А между тем, ведь, на свете бывают всякие безобразия, в меня влюбился там молодой и красивый армянин... Вдруг он является ко мне в дом и начинает обращаться со мною, как только муж может обращаться с женой. Я его гоню вон; но он не идет, он говорит, что я его жена, что мы накануне с ним законно обвенчались, обвенчались при свидетелях, в числе которых был и Олькотт,... он, представьте мой ужас, подтверждает... Он был свидетелем на свадьбе и подписался... Так, ведь, мне каких денег стоил развод с этим армянином!.." [4, с.203] Это не согласуется с рассказом самого полковника Олькотта, что он не был свидетелем при этом бракосочетании.
М-р К.Джинараджадаса опубликовал статью с названием "Е.П.Б. и Е.П.Блаватская" в журнале "Theosophist", в мае 1923 года, в которой говорится, что "если бы полковник Олькотт вспомнил о том, что рассказывал ему Учитель Серапис о ее браке с М.К.Б., он описал бы все совсем иначе". Перед тем, как перейти к рассмотрению писем Учителя Сераписа, необходимо вспомнить о болезни, которая свалилась на Е.П.Б. вскоре после ее замужества. "Spiritual Scientist" 18 июля сообщал: "Прошлой зимой [в январе] она упала на тротуар, сильно повредив при этом ногу, в результате чего началось воспаление надкостницы, которое сильно прогрессировало, так что и сейчас неясно, будет ли ее нога ампутирована или останется навсегда парализованной". [22] Она писала генералу Липпиту 13 февраля: "Я чуть не сломала себе ногу, когда тяжелая кровать, упав, придавила меня, в тот момент, когда я пыталась ее подвинуть". В апреле она писала ему же: "Сегодня получила ваше письмо. Вежливость обязывает ответить сразу, но я так больна, что поругалась с Олькоттом, поиздевалась над Б[етанелли], поспорила с Джоном, довела до обморока кухарку и до форменных конвульсий свою канарейку; успокоившись на этом, я легла в постель и предалась воспоминаниям о старике Блаватском. Последние происшествия я считаю насмешкой Судьбы; предпочитая все что угодно этому кошмару, в три часа ночи, глотая таблетки Брауна, от которых начинаю чихать, если они и помогают от кашля, я пытаюсь написать вам вразумительный ответ. Я с грустью думаю, что не смогу поехать с вами в Вашингтон. С моей ногой еще хуже, чем прежде. Джон уже почти было вылечил ее и предписал мне отдыхать три дня, но я пренебрегла этим советом и с того дня она стала все хуже и хуже. Сейчас получаю регулярное лечение. Я полагаю, что 11 мая будет рассматриваться мой иск в Риверхеде. Мне необходимо там быть".* [23, май, 1924]
Е.П.Б. писала полковнику Олькотту 21 мая: "Наступил паралич. У меня был хирург Панкоуст и миссис Миченер. Он сказал, что уже слишком поздно, а она обещала выздоровление, если я буду выполнять все ее предписания. Я приняла ее условия... Я слишком устала, чтобы писать дальше". [23, апрель, 1923]
12 июня она писала генералу Липпиту: "Вы должны поблагодарить "Джона Кинга", если получите это письмо, так как м-р Б[етанелли] отправился на Запад. Я выпроводила его примерно 26 мая, когда мне стало так плохо, что доктора уже начали подумывать об ампутации моей ноги. В то время я была близка к тому, чтобы отправиться "вверх", pour de bon ("сочтя это за лучшее"); и, так как я терпеть не могу вытянутых физиономий тех, кто только ноет и хнычет во время моей болезни, я заставила его уехать. Мне присущи многие кошачьи склонности, это и постоянная настороженность, и желание, если удастся, умереть в одиночестве. Поэтому я предложила ему быть готовым вернуться, если я напишу, что мне стало лучше или, если ему передадут, что я отошла домой, или "протянула ноги", как любезно говорил мне Джон Кинг. Ну, я пока еще вовсе и не умерла, у меня, как у кошки, девять жизней, и к тому же, сдается, Авраам еще не призвал меня в свои объятия; но я все еще в постели, очень слаба, раздражена и, вообще, целыми днями не в себе, поэтому я удалила от себя этого малого для его же блага и моего удобства.