Личные мотивы

Ангелине Михайловне пришлось попробовать кекс, который показался ей слишком приторным, но она притворно хвалила и послушно записывала, чего и сколько нужно положить, чтобы тесто получилось воздушным и готовое изделие имело красивый желтовато-розовый цвет.

Потом они с Виленом Викторовичем пили чай с ватрушками и ждали, когда Борис закончит работать и выйдет из мастерской.

Наконец он появился и радушно поприветствовал гостей:

– Извините, что заставил ждать, я думал, вы попозже приедете, после обеда.

Сорокины дружно принялись уверять его, что все в порядке, ждут они совсем недолго и вообще они же понимают, что художник – человек творческий, а творческий процесс невозможно планировать заранее и нельзя прерывать. Тем более некоторые работы, висящие на стенах гостиной, они уже увидели, так что время в любом случае прошло не впустую.

– Ну, в таком случае пойдемте в мастерскую, я покажу вам еще кое-что, – пригласил Борис.

Мастерская показалась Сорокиным поистине огромной, и работ в ней было великое множество.

– Я вам не нужен? – вежливо осведомился художник. – Вы смотрите, а я пойду выпью кофе.

– Идите, Сашенька, конечно, идите, – отозвалась Ангелина Михайловна. – Или в этом доме вас нужно называть Борисом?

– Да мне как-то по барабану, – пожал он плечами. – Как вам удобнее, так и называйте.

Оставшись вдвоем в мастерской, Сорокины стали рассматривать многочисленные портреты.

– Смотри-ка – Лев Сергеевич, – Вилен Викторович указал на небольшое полотно в простом багете. – Удивительно похож.

– А вот здесь Люся, – Ангелина Михайловна поманила мужа пальцем. – Иди посмотри, по-моему, совершенно не похожа. Или я ошибаюсь и это вообще не Люся?

Сорокин бросил взгляд на портрет и одобрительно кивнул:

– Разумеется, это Людмила Леонидовна. По-моему, никаких сомнений быть не может.

– Но ведь не похожа!

– Ну что ты, Геля, здесь абсолютно точно передана ее сущность, ее характер. Ты всмотрись как следует.

– Не знаю, не знаю, – Ангелина обиженно поджала губы. – Тебе, конечно, виднее, ты ведь с Люсенькой больше времени проводишь, чем я, и, наверное, изучил ее вдоль и поперек.

Ей не удалось скрыть свою ревность, и это вызвало у Вилена Викторовича раздражение. Никогда, ни разу за все прожитые вместе годы он не изменил своей супруге и реальных поводов для подозрений не давал. Мысль о возможной сексуальной нечистоплотности всегда вызывала в нем омерзение, и ему крайне не нравилось, что кому-то приходит в голову ставить это отвратительное явление на одну доску с ним, с Виленом Сорокиным.

Ангелина Михайловна, разумеется, заметила настроение мужа и постаралась сгладить ситуацию:

– И все-таки, Виля, ты не можешь не согласиться, что мальчик безумно талантлив, безумно.

– Не вижу ничего особенного, – буркнул Вилен Викторович. – Крепкий ремесленник, не более того.

– Но ты же сам сказал, что суть характера Люсеньки передана очень точно, – поддела его Ангелина. – Это твои слова.

– Я от них и не отказываюсь. Ну хорошо, я соглашусь с тобой, этот Александр действительно хорошо видит характер модели и передает на полотне, но это говорит лишь о том, что он способный психолог. Может, ему надо было становиться психологом или психоаналитиком, он бы куда больше преуспел. А он занимается тем, что якшается с бандитами. Истинное творчество и криминал несовместимы.

– Тише, – осекла его супруга, – вдруг он услышит? Мы же с тобой про бандитов ничего знать не можем, нам об этом только Максим говорил. И вообще, хватит нам тут торчать, пойдем к нему, попробуем поговорить.

Они вышли из мастерской и нашли Бориса в гостиной. Тот пил кофе и просматривал газеты.

– Спасибо, Сашенька, мы получили огромное удовольствие, – заворковала Ангелина Михайловна. – Вы пишете дивные портреты. Особенно нам понравилась Люсенька, весь ее характер как на ладони виден. И Лев Сергеевич очень удачно получился, просто как живой. Скажите, Саша, сколько вам было лет, когда умерла ваша мама?

Она чуть было не сказала: «когда убили вашу маму», но вовремя опомнилась.

Борис бросил на нее недовольный взгляд и сразу отвел глаза.

– Мало, – коротко ответил он и перелистнул газетную страницу, всем своим видом давая понять, что тему развивать не намерен. Но Ангелину Сорокину сбить с толку было не так-то просто.

– Я спрашиваю не из праздного любопытства, Саша. Вы хорошо помните, какая она была? Лицо ее помните?

– Помню.

– Вы пишете ее портреты? Они есть в мастерской?

– Нет.

– Почему, Сашенька? Неужели вам не хочется, чтобы о вашей маме осталась такая память? Вас уже не будет, а портрет будет висеть в какой-нибудь галерее или в частной коллекции, и все будут знать, что это портрет вашей матери…

– Мне достаточно маминых фотографий, – сухо оборвал ее художник.

– У вас остались фотографии? – оживилась Ангелина. – Не покажете? Очень хочется взглянуть на вашу маму.

Борис поднял на нее холодный взгляд, и Ангелине моментально стало зябко, она даже плечами передернула.

– Зачем? – спросил он. – Для чего вам фотографии мамы?