– Ну что вы, я вам подарю, – замахала руками Галина. – В память о Диме и в знак благодарности за то, что вы Валюшке помогаете.
– Ни в коем случае. Я куплю.
Настя достала кошелек, стараясь не встречаться глазами с Чистяковым, который с трудом скрывал недоумение и насмешку. Взяв в руки тяжелую раковину, она поймала себя на мысли, что впервые в жизни покупает сувенир на курорте. Лешка, конечно, скажет, что покупать ракушки – это пошлость и мещанство, но неужели можно прожить жизнь, не совершив ни одного пошлого и мещанского поступка? Ну хотя бы попробовать, как это бывает. И раковин у нее никогда в жизни не было…
Ею овладело ранее никогда не испытанное чувство, ей хотелось узнать и испытать как можно больше того, что прежде было ей недоступно и в силу занятости и сконцентрированности только на работе, и просто в силу того, что она жила в Москве и мало где бывала за пределами столицы. Она прожила слишком серьезную жизнь, в которой было много чужого горя и чужой боли, мало собственных радостей и совсем не было глупого, но такого сладкого легкомыслия. А кто сказал, что в пятьдесят лет поздно начинать? Никогда не поздно!
– И зачем ты это купила? – ехидно спросил Леша, когда они отошли от киоска Галины Симонян. – Пожалела вдову, у которой торговля не идет?
– И пожалела, – она с вызовом посмотрела на мужа. – А что в этом плохого? Ты тоже, как при советской власти было принято, считаешь, что жалость унижает человека?
– Ничего я не считаю. Но у тебя как-то подозрительно блестят глаза. Ну-ка признавайся, в чем дело.
Она помялась немного, но рассказала мужу о своих неожиданных чувствах.
– Так, приехали, – вздохнул Чистяков. – И чем мне это грозит?
– Чем? – Настя оглянулась и увидела очередной аттракцион: за двадцать рублей можно было сфотографироваться с плохо сделанным манекеном красотки с необъятным выпирающим почти на метр бюстом. – Если будешь издеваться, я заставлю тебя сфотографироваться вот с этой девицей. Всего двадцать рублей – и в твоем институте тебе обеспечена репутация Казановы. Поди, плохо!
– Может, лучше навертим тебе на голове африканские косички? – предложил Алексей, показывая рукой на плакат, извещающий о том, что прямо здесь можно сделать новомодную прическу. – Свежо, оригинально и всего за десятку. Дешевле выйдет.
– Ах так?! – Она завертела головой в поисках контраргумента и увидела сидящую на парапете девушку с игуаной в руках. – Тогда ты будешь фотографироваться с игуаной.
– С игуаной? – Он делано испугался и изобразил на лице панику. – Ни за что!
Тут Настя заметила неподалеку двух юношей, один из них держал в руках огромного яркого попугая, у другого на плече сидела маленькая обезьянка. Юноши тоже предлагали всем желающим сфоткаться с их питомцами.
– Нет, ты будешь с игуаной, – твердо заявила она, сдерживая смех, – она страшная, чешуйчатая и кусачая, а я, тебе назло, буду сниматься вот с этими славными животными, они наверняка тепленькие, меховые и приятные.
– Ага, – поддакнул Леша, – особенно попугай меховой.
– Ну, перистый, какая разница, все равно приятно.
– Даже не вздумай, – он вдруг стал серьезным. – Мало ли какая от них зараза.
«Ладно, – подумала Настя, – пока уступлю, но все равно обязательно сфотографируюсь с обезьяной. И с попугаем тоже».
– Хорошо, но мне самой можно их снять? Я для чего с собой третий день фотоаппарат таскаю?
– Можно, – великодушно разрешил Чистяков. – Их снимать – можно. Только в руки не бери.
Парни поймали Настин взгляд, поняли, что речь идет о них, и тут же подскочили.
– Фото с обезьяной и попугаем вам на память! Не хотите?
– Сколько? – спросила Настя.
– Двести за кадр.
– А если я сама буду снимать своей камерой?
– Тогда сто. Но только животных. Если будете снимать мужа, то сто пятьдесят.
– Нет, только животных, – заверила Настя. – Муж сниматься не будет.
– Муж пойдет пить пиво, – сказал Чистяков, – он не желает присутствовать при этом безумии. Аська, когда закончишь, найдешь меня вон в том заведении.
Настя достала камеру и начала снимать сначала попугая, потом обезьянку, и как-то так получилось – она даже сама не поняла как, – что она уже стояла с обезьянкой в руках, а парень усердно фотографировал ее, щелкая ее же собственной камерой.
– А теперь встаньте так, – командовал он.
– А теперь вытяните руку, – и сажал попугая ей на ладонь.
– Теперь стойте ровно и не бойтесь, – и обезьяна оказывалась у нее на плече, а попугай – на голове.
– А теперь вытяните руки в стороны ладонями вверх…