Личные мотивы. Том 2

– Нет, все-таки он очень интересный мужчина, – проговорила она, внимательно разглядывая спину Чистякова. – Выглядит он на свои годы, но старится красиво. Вот ты замечал, Петруша, что люди стареют по-разному?

– Да что ты выдумываешь! – отмахнулся Петр. – Все стареют одинаково. Всех одолевают немощь и болезни, другой старости не бывает. И характер у всех портится.

– Не скажи, – горячо возразила Линда. – Некоторые в старости становятся просто отвратительными, а некоторые, наоборот, делаются даже интереснее, чем были в молодости. Вот ты, Петенька, будешь стареть некрасиво.

– Это еще почему? – возмущенно спросил Петр.

– А ты недобрый, тебе никого не жалко: ни котенка бездомного, ни ребенка потерявшегося. А этот Чистяков явно добрый, потому и выглядит так хорошо. Ты, например, знаешь, сколько ему лет?

Петр задумался и, прищурившись, уставился в затылок Чистякову.

– Ну, лет сорок пять, наверное, может, меньше. Меня его седина с толку сбивает.

– А вот и нет! – торжествующим шепотом сообщила Линда. – Ему пятьдесят уже исполнилось.

Ей самой еще не было сорока, и пятьдесят лет казались Линде Хасановне первым порогом подкрадывающейся старости.

– Ты только посмотри, как он выглядит, – возбужденно продолжала она. – Какая осанка, какая походка! А улыбка! От одной его улыбки можно умом тронуться. И тетка эта престарелая, которая с ним, его недостойна. Не понимаю, как он мог на ней жениться? Зачем?

– Чем она тебя не устраивает?

– Ей никого не жалко, она бессердечная, – уверенно повторила Линда то, что уже говорила раньше. – И глаза у нее такие, что сразу видно: она только о работе думает.

– А о чем, по-твоему, надо думать? – с усмешкой спросил Петр. – О любви, что ли?

– А как же! Только о ней и имеет смысл думать, только любовь имеет значение, это же самое главное в жизни! Если любви нет, то, считай, ничего у человека нет, гол как сокол. Смотри, они сворачивают на Белинского. Как ты думаешь, куда они направляются?

– Точно не в гостиницу, на Короленко с этой стороны никак не выйти. Значит, на очередную встречу. И когда только им надоест шататься по адресам? Хоть бы съездили куда-нибудь развлечься, что ли! Мы бы с тобой тоже на машине прокатились бы, а то все ногами да ногами, скоро ботинки порвутся, – проворчал Петр. – У меня уже мозоли.

– Мозоли? – встрепенулась Линда. – Петруша, вон там аптека, я сейчас побегу вперед и куплю тебе пластырь, они идут медленно, я успею вас догнать.

Она рванулась вперед, и Петру с трудом удалось удержать ее:

– Куда ты? Не надо в аптеку, идем спокойно.

– Ну как же не надо! – запротестовала она. – Тебе же больно, Петруша. Если мозоль вовремя не заклеить, будет еще хуже. Нет-нет, я побегу.

Она вырвала руку и помчалась вперед. Несмотря на солидный лишний вес, бегала Линда Хасановна хоть и грузно, но быстро. Через несколько минут она догнала ушедших далеко вперед Каменскую с Чистяковым и шествующего метрах в двадцати от них Петра.

– Купила! – радостно сообщила она. – Будет минутка – снимешь обувь и заклеишь ножки. А вечером я тебе специальную мазь наложу, очень хорошую, она обязательно поможет, утром ножки будут как новенькие.

– Ты со мной разговариваешь, как с ребенком, – недовольно пробурчал Петр, пряча в карман упаковку пластыря.

– А как же мне с тобой прикажешь разговаривать? – удивленно откликнулась Линда. – Ты сам ничего не можешь для себя сделать. У тебя ноги стерты, а ты не догадаешься пластырь приклеить, ждешь, пока я все куплю и все устрою. Ты – моя любимая деточка, – нежно добавила она, целуя его в висок.

Линда Хасановна ростом была почти на голову выше своего любовника, поэтому для поцелуя ей пришлось слегка нагнуться. Однако разница ни в росте, ни в весе их никогда не смущала.

* * *

Поездку за город в мастерскую Бориса Кротова супруги Сорокины откладывать не стали и отправились туда через день после получения приглашения. Вилен Викторович, правда, сомневался, удобно ли являться к художнику так скоро и не выглядит ли это навязчивостью и бесцеремонностью, однако Ангелина Михайловна заняла твердую позицию и заявила, что если Виля не хочет лишний раз выслушивать от Крамарева слова недовольства отсутствием результатов, то надо пренебречь этикетом и заниматься делом. Суть же состояла в том, что ехать Вилену Викторовичу отчаянно не хотелось: далеко. И смотреть там нечего, чай, не Рембрандт.

– Как мы будем туда добираться? – ворчливо спросил он. – Это же нам придется на электричке трястись, а сегодня пятница, все выезжают на дачи и в поездах страшная давка и духота. Зачем тебе надо было обязательно договариваться с ним на сегодня? Договорилась бы на понедельник.

– Мы возьмем такси и отлично доедем. Виля, не выдумывай сложности там, где их нет.

– А обратно как поедем? Где мы в этой глухомани поймаем машину до Москвы? И вообще, я на частниках не езжу, ты прекрасно знаешь, среди них много бандитов и тех, кто не умеет ездить. Нас или ограбят, или угробят в аварии.