Личные мотивы. Том 2

– Я сейчас вспомнила один наш разговор. Однажды Славомир мне сказал: «Если бы я был писателем, я бы написал роман, а может быть, пьесу. Пьесу даже интереснее, наверное. Я бы написал про человека, одаренного от природы, хорошего, умного, талантливого, порядочного, у которого есть все, чтобы добиться успеха, но у него ничего не получается, хотя он старается и бьется изо всех сил. Он не понимает, почему у него не получается, и вдруг, уже смертельно больной, он узнает, что все его неудачи были организованы его врагами и недоброжелателями. У него потому ничего и не получалось, что они много лет специально ему мешали. Интересно, правда? Как ты думаешь, поставили бы такую пьесу? Имела бы она успех?»

– Занятно, – задумчиво проговорил Михаил. – И что вы ответили?

– Боже мой, Миша, ну как вы сами думаете, что я могла ответить, если Славомир мне нравился? Разумеется, я сказала, что это гениально и пьеса наверняка имела бы огромный успех.

– И вы в самом деле так считали?

– Конечно, нет. Идеи всеобщих заговоров мне не близки. И попытки искать виноватых вовне – тоже. И знаете, что еще я отметила? У Славомира очень хорошая речь, с длинными фразами, в которых не терялись подлежащие, сказуемые и определения, и он очень точно умел выражать свои мысли.

И снова всплыло воспоминание…

…Они сидели здесь, в этой самой комнате, после того, как встали с постели, и Гашин рассказывал ей о своих наблюдениях за взаимоотношениями Нины Сергеевны, которая работала у Крамаревых садовницей, и одного из охранников на территории, Костика. Ольга тогда особенно ярко восприняла четкость и образность его формулировок, о чем не замедлила сообщить своему любимому. Славомир тогда рассмеялся и сказал:

– В век компьютерных технологий, мобильных телефонов и эсэмэсок у людей полностью утрачивается навык к красивой правильной устной речи, потому что утрачивается навык письма.

– А при чем тут письмо? – не поняла тогда Ольга.

– А ты думала о том, что в эпоху эпистолярного творчества люди и говорили иначе, не так, как сейчас? Пока напишешь фразу – десять раз ее обдумаешь, и если тебя занесет куда-то не туда, то надо придумать, как правильно ее закончить, чтобы ничего не вычеркивать и не переписывать все письмо с самого начала. Ведь письма были длинными, вспомни «Войну и мир». Да даже во времена моей юности еще писали очень длинные письма. А теперь, когда тексты пишут на компьютере, их легко в любой момент переделать, что-то вычеркнуть, что-то поменять местами, переписать, и никто уже не парится над точностью выражения мысли и складностью фразы. Ты обратила внимание, что сегодня можно легко определить человека, работающего с письменным словом, – он разговаривает иначе, не так, как большинство.

– Откуда же у тебя самого такая гладкая речь? – спросила Ольга. – Ты ведь все время работаешь на компьютере.

– Ну, милая, у меня за плечами долгая жизнь, большая часть которой прошла в докомпьютерную эпоху, и я привык пользоваться ручкой. Кстати, я по-прежнему много ею пользуюсь, не могу отделаться от этой привычки…

Михаил задавал еще множество вопросов, на которые Ольга добросовестно отвечала, понимая, что никакой пользы ее ответы не приносят. Она рассказывала о том, как он впервые появился в доме Крамаревых, такой загадочный, неразговорчивый, задумчивый и невозможно красивый, о том, как они познакомились, как начали встречаться, о том, что он уезжал на две недели, а после этого рядом с ним появились охранники, не отпускавшие Славомира от себя ни на шаг. Гашин тогда признался, что ездил проводить какие-то испытания в лаборатории, и теперь он готов закончить свою разработку, которая вошла в финальную стадию, поэтому его отныне усиленно охраняют. Ей было что вспомнить о Славомире Гашине, и воспоминания эти были болезненными и одновременно сладкими. Однако никакого света на возможные направления поисков Гашина они не проливали. Человек, которого она страстно любила, с которым много разговаривала, с которым спала, по которому страдала и которого не могла забыть, так и остался для нее закрытой книгой.

* * *

Завуч школы номер два города Руновска Наталья Олеговна оказалась моложавой, симпатичной, но невообразимо тучной. Двигалась она медленно и тяжело, но взгляд у нее был живым и заинтересованным. Узнав, какие сведения нужны московским гостям, она мгновенно помрачнела.

– Тяжелая была история, – сказала она. – Даже сейчас вспоминать больно, а уж тогда…

Она все отлично помнила, помнила в лицо и по именам и охранников обкомовских дач, и родителей погибших мальчиков.

– Разве такое можно забыть, – сказала она печально. – У меня все лица до сих пор перед глазами стоят, хотя столько лет прошло.

Настя добросовестно записала всю информацию, которую смогла выудить из Натальи Олеговны. Особенно ее интересовали свидетели происшествия, но свидетелей оказалось немного, только двое охранников.

– А на дачах в это время кто-нибудь отдыхал? – настойчиво спросила Настя. – Наверняка ведь эти люди тоже выбежали на берег и все видели.