Мысль моя обратилась к прошлому, и передо мной возникла картина такая отчетливая, словно дело было вчера, — да и не так давно это было, в начале января того же года. Вот что я вспомнил. Крестьянская девушка из глухой деревушки, еще не достигшая семнадцати лет, никому не известная, точно и она и ее деревня находились на другой стороне земного шара. В тот день она где–то подобрала и принесла домой бездомного скитальца, маленького серого котенка, полумертвого от голода; она накормила и приласкала его, и он, исполнившись к ней доверия, свернулся клубочком у нее на коленях, а она вязала грубый чулок и думала, мечтала — кто знает, о чем? Котенок не успел еще вырасти в кошку, а девушка стала главнокомандующим французской армией и имеет под своим началом принца королевского дома; из безвестности ее имя взошло над нами словно солнце и осветило всю страну. От этих дум у меня кружилась голова — до того все это казалось невероятным.
Глава X. Меч и знамя Девы
Первым делом Жанны в ее новой должности было продиктовать письмо английским военачальникам, осаждавшим Орлеан, с требованием сдать все занятые ими крепости и отступить за пределы Франции. Казалось, письмо было ею обдумано заранее, — с такой легкостью лились из ее уст слова, слагаясь в сильные и яркие выражения. Впрочем, может быть, и нет, — она всегда отличалась острым умом и острым языком, а за последние недели все ее способности удивительно развились. Письмо надлежало немедленно отправить из Блуа. Люди, провиант и деньги теперь текли к нам рекой: Жанна назначила Блуа сборным пунктом и провиантским складом, а командование им поручила Ла Гиру.
Прославленный Дюнуа, отпрыск герцогов, правитель Орлеана, уже давно просил, чтобы Жанну поскорее отправили к нему, и теперь от него прискакал еще один гонец — старый служака д'Олон, человек достойный и верный. Король задержал его и назначил начальником над свитой Жанны, а свиту приказал предоставить ей набрать самой, чтобы численностью и званиями эта свита соответствовала ее высокому рангу; он также приказал снабдить свиту оружием, одеждой и конями.
Для Жанны король заказал в Туре доспехи. Они были из лучшей стали, выложены серебром, богато украшены чеканным узором и отполированы, как зеркало.
Голоса поведали Жанне, что в алтаре церкви св. Екатерины в Фьербуа спрятан старинный меч,[14] и она послала за ним де Меца. Священникам церкви ничего не было известно об этом, но когда стали искать, то действительно нашли меч, зарытый в земле. Он был без ножен и сильно заржавел; священники отчистили его и отправили в Тур, куда мы должны были прибыть. Они изготовили для него ножны из алого бархата, а жители Тура сделали еще одни ножны — парчовые. Но Жанна хотела, чтобы меч всегда был при ней в бою, поэтому она велела убрать парадные ножны и сделать простые, кожаные. Многие говорили, что меч этот принадлежал Карлу Великому, — но кто знает? Я хотел наточить его, однако Жанна сказала, что это не нужно: она никого не собирается убивать и будет носить его только как знак своей должности.
В Туре она заказала знамя и дала расписать его шотландскому живописцу Джеймсу Пауэру. Оно было из тонкой белой парчи, с шелковой бахромой. На нем был изображен Бог–отец, восседающий на облаках, с земным шаром в руке; у ног его — два коленопреклоненных ангела с лилиями и надпись: «Иисус, Мария». На оборотной стороне — два ангела, поддерживающие корону Франции.
Она велела также сделать малое знамя, или хоругвь, с изображением ангела, протягивающего лилию деве Марии.
В Туре царило необычайное оживление. Слышался то грохот военной музыки, то мерный топот — это отряды новобранцев уходили в Блуа. Песни и крики «ура» не смолкали ни днем, ни ночью. В город нахлынуло множество пришлых людей; постоялые дворы были переполнены; всюду шли приготовления; всюду виднелись радостные, оживленные лица. Около штаба Жанны постоянно толпился народ, стараясь увидеть нового военачальника, и когда это удавалось, народ ликовал; только удавалось это редко, потому что у Жанны не было свободной минуты: она составляла план кампании, получала донесения, отдавала приказы, рассылала гонцов и должна была еще уделять время знатным посетителям, толпившимся в ее приемной. А мы почти не видели ее — так она была занята.
Нами овладело беспокойство: Жанна еще не набрала свою свиту — вот это–то нас и тревожило. Мы знали, что ее осаждают просьбами о должностях и что за каждого кандидата хлопочет какое–нибудь важное лицо, а за нас хлопотать было некому. Она могла набрать свиту из одних титулованных особ, которые со своими связями были бы для нее опорой и поддержкой. Неужели при таких обстоятельствах она вспомнит о нас? Вот почему мы не радовались вместе со всем городом, а, наоборот, приуныли.