Катрин в тревоге вскочила, чтобы догнать врача и вернуть его, но Жанна удержала ее за руку и заставила снова сесть, говоря:
- Не пугайся, никакой другой раны еще нет, - я пишу о той, которую получу при завтрашнем штурме,
У Катрин был вид человека, безуспешно пытающегося решить трудную задачу. Она сказала растерянно;
- Которую ты получишь? Но к чему, к чему тревожить мать, когда этого, может быть, и не будет?
- Как не будет? Будет.
Задача оказалась не под силу. Катрин сказала все так же растерянно:
- Будет... Это очень страшное слово. Я что-то не могу взять в толк. О Жанна, какое страшное предчувствие! Оно может лишить тебя мужества! Гони его прочь! Гони! Оно не даст тебе спать ночью, а к чему? Будем надеяться...
- Это не предчувствие - я знаю наверняка. А раз так, чего же тревожиться? Нас тревожит неизвестность.
- Жанна, ты наверняка знаешь, что так будет?
- Да, знаю. Так сказали мне Голоса.
- Ну, тогда, - сказала Катрин, смиряясь, - тогда конечно... Но точно ли это были они?
- Да, они. И значит, все сбудется непременно,
- О, это ужасно! И давно ты это знаешь?
- Да, уже несколько недель... - Жанна обернулась ко мне. - Ты, верно, помнишь, Луи, когда это было?
- Ваша светлость впервые сказали об этом королю в Шиноне, - ответил я, - этому уж будет семь недель. А еще вы упомянули об этом двадцатого апреля и снова - двадцать второго, то есть две недели назад, как видно из моих записей.
Эти чудеса сильно поразили Катрин; что до меня, то я давно перестал им дивиться. Ко всему можно привыкнуть. Катрин сказала:
- И это должно случиться завтра, именно завтра? Тебе указан именно завтрашний день? Не вышло ли какой ошибки?
- Никакой ошибки нет, - сказала Жанна, - это случится седьмого мая, а не в какой-либо другой день.
- Тогда ты ни на шаг не выйдешь из дому, пока не минет этот страшный день! И не думай даже! Ведь правда, ты никуда не пойдешь, Жанна? Обещай, что ты весь день пробудешь с нами.
Но Жанну не удалось убедить. Она сказала:
- Это не поможет, милая подруга. Мне суждено получить рану - и именно завтра. Если я и не выйду ее искать, она сама меня отыщет. Мой долг призывает меня завтра в бой; я должна идти, хотя бы меня ждала там смерть; так неужели я не пойду из-за раны? Нет, нет, так не годится.
- Ты, значит, решила непременно идти?
- Непременно. Только так я могу служить Франции - вдохновлять ее солдат на битву и победу.- Она задумалась, а затем прибавила: - Однако ж не будем безрассудны. И ты так добра ко мне, что мне хочется сделать тебе приятное. Скажи, ты любишь Францию?
Я спросил себя: к чему она клонит? Но пока еще не понимал. Катрин сказала обиженно:
- Ах, чем я заслужила такой вопрос?
- Значит, любишь. Я в этом не сомневалась. Не обижайся и ответь еще: ты когда-нибудь лгала?
- Преднамеренно - никогда. По пустякам - пожалуй.
- Этого довольно. Ты любишь Францию и не способна лгать. Я могу тебе довериться. Вот ты и решай - идти мне завтра в бой или нет?
- О Жанна! Благодарю тебя от всего сердца! Как ты добра, что уступаешь моим просьбам! Ты не пойдешь, конечно не пойдешь!
Она радостно обняла Жанну и осыпала ее ласками. Если бы хоть одна из этих ласк досталась мне, я почувствовал бы себя богачом; но я только лишний раз убедился, как я беден, - как беден именно тем, что ценил превыше всего. Жанна сказала:
- Надо известить мой штаб, что я завтра не явлюсь.
- О, с радостью! Поручи это мне.
- Благодарю тебя. А как же мы составим наше письмо? Это ведь надо сделать по всей форме. Хочешь, я продиктую?
- Да, да, ты лучше меня знаешь теперь все эти формальности, а мне никогда не приходилось...
- Ну тогда пиши так: Начальнику штаба. Прошу уведомить королевские войска в гарнизонах и на поле, что главнокомандующий французскими силами не выйдет завтра сражаться с англичанами, потому что боится быть раненым. Подписано: Жанна д'Арк. Писала Катрин Буше, которая любит Францию.
Наступило молчание - то молчание, когда не терпится взглянуть на собеседников. Так я и сделал. На лице Жанны была добрая улыбка, а у Катрин пылали щеки, дрожали губы и в глазах стояли слезы. Она сказала:
- О, как мне стыдно! Ты так благородна, мужественна и мудра, а я так ничтожна, так ничтожна и глупа!
Тут она не выдержала и расплакалась; и мне так захотелось обнять ее и утешить, но вместо меня это сделала Жанна. Что же мне оставалось делать? Жанна сделала это хорошо: ласково и нежно; я сделал бы не хуже, но боялся, что может выйти глупо и неуместно и смутит нас всех, так что я удержался и надеюсь, что поступил правильно, хотя много раз потом терзался сомнением: не упустил ли я случай, который мот изменить всю мою жизнь и сделать ее счастливей и прекрасней, увы, чем она сложилась. Я все еще горюю об этом, когда вспоминаю, и не люблю вызывать эту сцену в памяти, потому что мне все еще больно!