Личный демон. Книга 1

Мгновения боли никогда не бывают мгновенны. Мало того, что в настоящем переживание боли длится дольше прочих переживаний, так оно еще запускает свои хваткие щупальца в грядущее, ловя мысли в полете. Так мысли, отмеченные страданием, обращаются в орудие пытки. И если мысли твои неповоротливы, а спрут боли ловок и силен, предпочтительно иметь короткую память.

И у Кати, и у Кэт память была длиннее некуда. Стрекала злости и отвращения исправно всаживали в их общее подсознание микродозы яда, превращая красные воспаленные точки уколов в застарелые саднящие язвы. Такими они и встретились в своем личном аду: две запаршивевшие бродяжки, волокущие друг друга по колдобинам жизни — одной на двоих.

— Далеко еще? — на выдохе промолвила Кэт.

Катерина молчала. Что тут скажешь? Свою жизнь ты уже прожила, а сколько тебе посмертья дадено — не нам решать? И потом, откуда ей, Кате, знать наверняка: это — их общее посмертье?

Катерина выпрямила ноющую спину, размяла ладонями окаменевшую от напряжения поясницу, огляделась. Бескрайняя долина, вымощенная круглыми валунами, словно мостовая в городе великанов. Ни лесов, ни полей, ни дорог — от горизонта до горизонта сплошные выгнутые спины каменных рыб, косяком идущих на небывалый нерест… Катерина опустила глаза: между камнями черными беззубыми ухмылками щерятся узкие провалы, незаметные для великаньей ноги и смертельно опасные для человечьей — соскользнет ступня в расщелину и хрусть!

Тоскливый вздох растаял в синем равнодушном окоеме. Должно быть, для тех, кому не приходится мерить долину шагами, пейзаж красив. Летишь себе в поднебесье, снисходительно поглядывая вниз на белесое каменное плато с черным узором стыков — и лениво размышляешь, на что оно похоже.

На мозг, на что же еще. Извилины и бугры, бугры и извилины. Ползут по ним две неповоротливые увечные мыслишки — Катя и Кэт, несут на себе неведомое бремя. Целую вечность ползут. А зачем? Ради какой такой высшей цели? Или наоборот, цель у них самая низменная — спасти свою шкуру, выбраться из бесприютной каменной ловушки на зеленые заливные луга. Да есть ли они, луга? Существуют ли в этой вселенной? Из поднебесья хорошо видно, как далеко простирается великанья мостовая. Жаль, что никакая сила не поднимет Катю и Кэт на небеса.

— А-ах-х! — попутчица Катерины, похоже, совсем плоха. Падает без сил на колени и, сползая назад, к расщелине, пытается уцепиться за выемки в камне, гладкие и неприметные, не предназначенные для человеческих рук.

Ничто здесь для людей не предназначено. А для кого предназначено? Для прогуливающихся великанов? Для пролетающих драконов? Некогда об этом думать. Катя протягивает руку, перехватывая запястье Кэт. И немедленно платится за свое участие: ядовитое жало памяти — чужой памяти! — вонзается в ладонь изнутри…

Хорошо хоть новая порция воспоминаний из жизни Кэт не причинит Катерине вреда. Душа ее будто ледком подернута, боли не прорваться через анестезию недоумения.

Проникнув в подсознание Кэт, Катерина больше не подменяет чувств уличной девчонки своими. Истинные переживания Китти так же далеки от Катиного понимания, как золотой век пиратства — от миллениума. У Кати кровь приливает к голове от унижений, из которых судьба Кэт состоит целиком, начиная с детства в веселом доме и заканчивая смертью на виселице. Зато сама жертва, подобно многим другим жертвам, нанесенного ущерба не замечает и на палачей не гневается. Катерину мучает мысль, что родители могут продать свое дитя в рабство и забыть о нем навсегда — ну а предмет купли-продажи не видит в совершенной сделке ничего постыдного. Катя с ужасом представляет себе чувства маленькой девочки, подвергнутой грязным домогательствам — а тем временем девочка, созревшая рано, как все сироты, досадует, что нет у нее защитника-сутенера, вот и приходится отдаваться задешево, а то и вовсе бесплатно. Катерину передергивает от жестокого отношения к падшим женщинам — но женщина, не знавшая других отношений, считает достоинство пустым сословным капризом. И даже пытки делит не на жестокие и терпимые, а на привычные и незнакомые.

И Катя отступается, поняв: жалость ее смешна и бессмысленна для шлюхи XVIII столетия. А главное, не туда направлена.

Эмансипированная женщина Катерина, оказывается, сочувствовала не тем бедам, которым стоило сочувствовать. Не грязная, всеми презираемая участь продажной девки мучила Кэт. Не бесчисленные мужские тела, воняющие потом, спермой и гнилыми зубами. Не синяки и кровоподтеки, оставленные насильниками. Не вечная боль от разрывов и зуд в потайных местах. Не жгучие мази невежественного лекаря, делающие скверную болезнь еще сквернее, а нежеланный секс еще нежеланнее.

Кэт страдала от безвестности.

И от безысходности.