Личный демон. Книга 2

Выбор между честью-властью-славой — с одной стороны и страстью-дурманом-свободой — с другой. Самый банальный и самый трудный выбор на свете. При любом раскладе платить придется унижением и одиночеством. Потому что ни верная паства, ни пылкий любовник не подставят плечо под бремя твоего личного стыда. И прихожане, и возлюбленный будут упиваться зрелищем твоей силы и славы, пока ты ложишься со стыдом в постель, перед сном припоминая все, за что себя ненавидишь, перебирая четки метанойи, привычно проходясь по незаживающим ранам. Они будут петь тебе осанну и говорить комплименты, когда ты проснешься со стыдом в обнимку, словно с наглым, балованным псом, забравшимся в хозяйскую постель. И когда прошлое с ревом пробьет брешь в твоей защите, встречать его придется в одиночку, помощь не придет — ни от того единственного, кто хочет тебя, ни от тех многих, кто тебя боготворит.

Большая бусина четок скользнула под пальцами, наполнив душу кипарисовой, кладбищенской печалью и бескрайним смирением, пригибающим голову вниз, к коленям. Нить розария прижалась к губам, шепчущим против воли «Фатимскую молитву»:[98]

Domine Jesu,
Dimitte nobis debita nostra,
Salva nos ab igne inferiori,
Perduc in caelum omnes animas,
Praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime idigent.
Amen. [99]

Похоже, папесса Иоанна проникала в безбожную Катину суть все глубже, наполняя ее своей кротостью и готовностью отдаться под покровительство господне — так же, как сама Катя жаждала отдаться под покровительство Люцифера. Каждая из сторон влекла ее, антихриста, воплощение Анунит, к себе — и Катерина мучилась между ними, распятая.

Война или игра? А может быть, сговор ангелов ада и небес, как сказала Кате мать обмана, ее личный демон? В памяти всплыл рассказ о нападении на Цапфуэля двух дьяволов — один с длинным незапоминающимся именем, другой с коротким, но таким же незапоминающимся. Будь я собой прежней, усмехнулась Катя, следующие трое суток я бы провела, пытаясь припомнить, как их звали. Но сейчас со мной ты, Денница-младшая. Напомни мне, кто это был. Будь хорошей девочкой, хотя бы во чреве матери своей. Ладонь с кипарисными четками ложится на живот, заметно округлившийся, дитя сатаны вздрагивает, словно от щекотки, вскрикивает: Агалиарепт![100] Буэр![101] Правильно, моя всеведущая детка. Так их и звали: Агалиарепт и Буэр. Наносящий душевные раны и исцеляющий их. Адский вариант злого и доброго копа. Они предложили Цапфуэлю сделку, которая, на взгляд Наамы, не состоялась. И даже закончилась жестоким поединком. В ней ангел впервые обнажил меч за демона. Вот только… всё ли было таким, каким казалось?

Обмануть можно и саму мать обмана. Ты всего-навсего молодой демон, Наама, не тебе тягаться с древними хитроумными ангелами, многие из которых вдобавок безумны. Но безумие лишь изощряет их хитрость. Тысячелетия игры за наши души извратили саму идею добра и зла, уничтожили баррикады между сторонами, создали легионы двойных агентов, работающих то на одну армию, то на другую, а чаще всего — на самих себя. Между тем мы, наивные люди и демоны, упорно ищем в живой, переменчивой игре вечные и незыблемые устои, цитадели, за которые бьются чистые сердцем, непоколебимые в вере защитники.

В то время как ад и рай действуют заодно, предлагая ей, Кате, каждый со своей стороны: съешь яблочко! Или два. Яблочко созидания и яблочко разрушения. Предлагая Цапфуэлю: отдай нам своего раба, когда он дозреет до того, чтобы вообразить себя паладином Саграды. Предлагая Люциферу: отдай свою суженую, когда она испортится до кондиции Пута дель Дьябло. Предлагая, предлагая, предлагая…

Даруя выбор хозяина — рабам. Пусть им кажется, что они не на рынке рабов, не на гнилом помосте, продуваемом ветрами алчности и бесприютности, а в безопасном, тихом месте, где их голос звучит громче ветров за стеной. Пусть надеются, пусть верят, а потом пусть сами решают, что им делать со своей верой, когда у той выйдет срок годности.

Таков он, обжиг человеческих душ. Вся вселенная — всего лишь печь для обжига душ. И только белая глина не меняет при обжиге цвета своего, в печи белое становится еще белее. Но мир не может состоять из одной белизны. Значит, ты нужна мирозданию, тень моя, тень, плоская черная тварь, что корчится у моих ног.

Четки сползли на пол, в анфиладе комнат понтифика засела темнота. Папесса Иоанна спала и видела во сне Самайн, Кэт и Велиара.

* * *

Поле седой травы, целый окоем травы, гуляющей волнами, не помнящей ничьих следов — словно море, зовущее, чтобы его перешли посуху. Настоящее-то море не перейдешь, расступись перед тобой вода хоть сотню раз. Морское дно — провал на провале, скала на скале, топкая слизь на дне засасывает по колено, утягивая в скрытые под песком расселины… Врет легенда, написанная сухопутной крысой, не видавшей ничего, кроме мелководья. Может, и легенды о Самайне писали такие же вруны.