Личный дневник моей фиктивной жены

— Это не холод, а здравый смысл, точнее то, что от него ещё осталось у меня. Да, возможно, я сам не позволял проявления между нами с Вероникой каких-то нежностей отчасти из-за этого дурацкого брачного договора и в большей степени по причине моего горького опыта, который с лихвой хлебнул в своих неудачных прошлых отношениях. Но Ника могла хотя бы проявлять участие к моим делам, чтобы я начал ей доверять. Недавно я понял, что не смог быть откровенным до конца со своей женой. Во мне всегда боролись два сильных чувства по отношению к Веронике: беспечная любовь и ненавистное недоверие. И овладевало мной почти всегда второе. Я так и не доверился Нике, хотя и искренне её любил.

— Корф. — Начала робко Марго и придвинулась ко мне ближе. — Что ты со мной делаешь, скажи?

— Фрау Ротенберг, не понимаю вашего вопроса. — Я растерянно посмотрел на Маргариту, и мне показалось, что в ней что-то изменилось после моей исповеди, даже её голос стал мягче и тише.

— Алексей, я поклялась тебе отомстить за Веронику, испортить твою жизнь. Я должна тебя ненавидеть. И я ненавидела, моя ненависть прожигала всё внутри меня. Я не верила в искренность твоих чувств к Нике, но!

Маргарита резко замолчала, с силой сжала свою голову руками, так что на фоне огненно-рыжих волнистых волос побелели костяшки, и затряслась в рыданиях. Я обескураженно смотрел на Марго, которая предстала неожиданно передо мной в ином облике. Я понимал, что мне необходимо успокоить фрау Ротенберг, обнять её, подобрать слова утешения. Но я с наслаждением упивался увиденным и услышанным, а моё эго торжествовало отчего-то. Возможно, меня тронула неподдельная искренность Маргариты, впервые за время нашего с ней общения она была настоящей, а её растерянность и беззащитность, при которых я наконец-то как прежде почувствовал себя сильным и властным мужчиной рядом со слабой и покорной женщиной, казалось, растопили между нами лёд. Я бережно убрал своими руками руки Марго от её лица, попытался заглянуть ей в глаза через толщу солнцезащитных очков и спросил:

— И что же за Но?

— Ничего. Совершенно ничего. Verdammt, эта всё ваша пресловутая русская сентиментальность мне передалась, вот я и несвойственно расчувствовалась, прониклась твоим признанием. Всё, хватит на сегодня разговоров по душам, и вообще мне нельзя плакать после операции. Будем ужинать, Корф?

— Verdammt, Verdammt! Это мне впору перенимать твои немецкие матерные слова и чёрта всуе вспоминать. Маргарита, как ты так быстро меняешься, переобуваешься на ходу? Эхххх, снять бы с тебя твои дурацкие очки, да заглянуть в твои бесстыжие глаза!

— Алексей, я всегда одинаковая, и нечего на меня психовать, что я не оправдываю твоих ожиданий. Да! Ты сам меня наделяешь какими-то качествами, чертами характера, манерой поведения, а потом ждёшь, что я такая буду с тобой и для тебя. И ты всегда так себя вёл с Вероникой, как кукловод с марионеткой. А твоя фиктивная жена очень от тебя зависела, поэтому всегда была наигранно милой, кроткой, безвольной. Я же от тебя не завишу ни на грамм, поэтому буду вести себя, как хочу.

— Я не верю своим ушам! Что за бред ты несёшь? Может, мне вызвать Антонину Петровну, пусть тебя обследует? У тебя явно выраженное диссоциативное расстройство идентичности.

— Корф, ты мне тут диагнозы не ставь, займись своим здоровьем. Скажи спасибо, что я сегодня не оправдала твоих ожиданий, не стала рассыпаться в своих пламенных запретных чувствах к тебе и ластиться, как пушистая кошечка, томно мурлыча: «Ты мой хорошенький», и твоя совесть осталась чиста перед покойной жёнушкой. Ведь ты уже пустил слюни, вообразил себе страстную феерию? А я не дала тебе пасть на поле неверных мужей и сохранила твой благочестивый моральный облик.

— Аааааа! Вы все меня сведёте с ума! Такое ощущение, что в моём окружении не осталось ни одного нормального человека.

— Люди всегда были людьми со своими пороками и грехами, только ты привык манипулировать этими людьми, подчинять себе, и их пороки, их истинные лица были сокрыты от тебя, твоего понимания, видения. Алексей, ты всех обелял, представлял себе такими, какими бы они были удобными для тебя. Ты — жуткий эгоист и большой трус.

— Допустим, я себя и правда очень люблю, признаюсь в своём эгоизме, поправочка, здравом эгоизме. Но в трусости ты меня за какие заслуги уличила?

— Корф, да ты боишься всего на свете: правды, чувств, прошлого, бедности, потерь, дружбы…даже себя. Ты манипулируешь другими людьми, играешь с их чувствами, но и на тебя нашёлся свой такой манипулятор. А всё потому, что ты весь состоишь из страхов, и тебя легко уязвить. Мне он даже нравится: убирая деталь за деталью, паззл за паззлом, стирая по фрагментам то, что тебе так дорого, всё, что ты построил, он рушит на корню твою жизнь. Даже очень интересно, что он может сделать ещё.

— Ты сейчас издеваешься надо мной или реально с симпатией говоришь о том, кто мог тебя убить?!

— Он бы никогда меня не убил… Иначе, ты бы ничего не узнал о гибели своей фиктивной жены, ведь кроме меня нет свидетелей.