Личный дневник моей фиктивной жены

— Молодцы, хвалю. Отрадно, что у меня такие инициативные и организованные сотрудники, да ещё и альтруисты. Но могли и раньше мне поведать о своих сверхурочных трудовых подвигах, я бы давно вам выписал премии. Лучше поздно, чем никогда, поэтому с меня всем финансовые поощрения. А пока, Настенька, закажи-ка нам пиццу вкусную, да напитки какие-нибудь.

— Другое дело, Алексей Владимирович, а то держите нас в чёрном теле. — Вера Игнатьевна не унималась, но меня это даже забавляло. Мой бухгалтер от Бога была необычайно колоритным и интересным персонажем.

— Валентин, Олег, а вас каким ветром занесло?

— Алексей, морозным, снежным ветром. Приветствуем вас.

— Ооо, Вэл, общение с нашей Вишенкой определённо идёт вам на пользу. Вы даже пытаетесь шутить сами.

— С Вишенкой? — Валентин недоумённо посмотрел на меня и робко перевёл взгляд на Олега. А Олежка сделался пунцовым как варёный рак, недовольно надул ноздри, но промолчал.

— Мы так в кругу близких людей называем нашего славного Олега Юрьевича, производные от его фамилии Вишний — Вишня, Вишенка. — Я как можно дипломатичнее дал Мальвине разъяснение.

— Разве я уже в вашем круге приближённых?

— Несомненно, да, Олег Юрьевич?

— Конечно, Алексей Владимирович. Только можно вас на минутку.

Сердитое лицо Вишни не предвещало для меня ничего хорошего. Но я в первые за последний месяц радовался, сам не знаю, чему, что не собирался портить себе настроение из-за раздражённости Олега.

— Алекс, какого чёрта?!

— Давай без упоминания всуе чёрта, хотя бы сегодня, пожалуйста.

— Я серьёзно спрашиваю. Что за детские подколы? Тебя настолько зацепило, что Илларион назвал меня Вишней?

— Товарищ майор для тебя уже просто Илларион? Быстро же вы нашли общий язык и спелись.

— Тебе-то какая разница в самом деле? Что ты из мухи делаешь слона? И на ровном месте ищешь проблемы?

— Не поверишь, они меня сами находят и идут следом проблема за проблемой.

— А я при чём здесь? Ты — сам виновник своих проблем и бед!

— Мммм… Продолжай, развивай мысль.

— Нет, закончим на этом.

— Нет, мы продолжим, Вишня. Сказал А — говори Б.

— Да ты даже палец о палец не ударил, чтобы решить сложившуюся ситуацию. Только ходишь и ноешь, всех подозреваешь. Ко мне ведь тоже столь пристальное внимание не из праздного интереса? А ведь ты сам давно мог выйти на преступника, покопался бы в памяти, архивах своей собственной жизни. Он тебе четко сказал чёрным по белому: ты увёл у него девушку, и ты виноват в убийстве его жены.

— Поправочка: в убийстве моей жены. И к чему ты клонишь?

— Нет, твой мститель говорил о своей жене, а ты даже не попытался понять верно его слова. И клоню я к тому, что ты — обычный ловелас, женщины — твоя слабость. Но ты — далеко не Джакомо Казанова, и у тебя не такой обширный список бывших возлюбленных. Поэтому вычислить ту единственную из-за которой всё происходит — не составило бы твоего труда.

— Складно говоришь, да вот не вспоминается та единственная, не приходит ничего на ум. В моём прошлом была только Антонина, которую я ни у кого не уводил. И тем более Тоня сама меня бросила и живёт-здравствует по сей день. Если верить твоему толкованию, что возлюбленная моего мстителя погибла из-за меня.

— И всё?

— И всё. И Вероника, разумеется.

— Ок. А если допустить, что ты увёл у него девушку не буквально, а фигурально влюбил в себя?

— Ага, влюбил и обезвредил, а она возьми и брось своего этого…моего недоделанного мстителя. Да и не обращал я на подобные мелочи никогда внимание, если девушка была не в моём вкусе.

— А были и такие, что тебе не по нраву?

— Конечно! Ты что смеёшься? — Я и сам повеселел от вопроса Вишнего. — Я же не всеядный. И, как ты заметил, я — даже не Джакомо Казанова. Поэтому не вёл счёт разбитых мной женских сердец. С меня и одного достаточно…сердца Вероники, за неё я во век грехи не искуплю.

— Ну исповедоваться мне тут не надо, не заводи меня лишний раз.

— Я ему душу излить хотел, а он заводиться изволит. Подумаешь.

— Поговорим ещё как-нибудь, а пока мне надо вернуться к Вэлу. Он небось думает о нас Бог весть что.

— Поверь моему опыту — никто ничего о нас не думает. Каждый думает только о своей шкуре, удовлетворяет собственный эгоизм. Даже мой пресловутый мститель не горюет о гибели любимой, а печётся о себе, о том, что она его предала, предпочла ему другого, да ещё и посмела окончательно бросить, отправившись на тот свет.

— Ты перегибаешь палку и чересчур драматизируешь.

— Жизнь — и есть драма, не замечал? Взять нашу Настеньку — какая фактура. Что ни день у неё, то целая трагикомедия, а мы где-то в эпизодах Настиной жизни мелькаем и помогаем играть-жить.

— Да, вы — философ, не иначе. Мой друг, пойду-ка я подальше, пока не заразился от вас склонностью к лирическому восприятию нашего жития-бытия.