Крис сообщил Уилсону, что коли дать Фриде возможность, она будет беспрерывно говорить в течение нескольких часов со скоростью сто слов в минуту. «Это не женщина», – возмущённо сетовал он, – «а какой-то словесный фонтан, который не затыкается ни на мгновение, вываливая на меня ворох совершенно ненужной и неинтересной информации про быт и домашние дела. Я считаю такие разговоры непозволительной тратой своего времени, когда мог бы сделать что-то полезное по работе. И ещё её отвратительные визгливые нотки – о боже! – они рвут мне уши! Не могу поверить, что этот голос когда-то очаровывал с первых звуков так, что я, теряя голову, был готов ради этой женщины на всё!»
Помимо невыносимой словоохотливости жены, Крис, имеет к ней и другие претензии. Когда-то он ожидал, что она научится разделять его увлечения, например, будет ходить с ним в гольф-клуб или смотреть по телевизору баскетбол: «В жизни всё наоборот – она их ненавидит! И меня заодно, вместе с клюшками для гольфа! Брак – штука капризная. На одной страсти далеко не уедешь. Уже через считанные недели после медового месяца Фрида начала показывать когти: стала пилить за задержки на работе, за то, что у меня мало рвения к развитию наших отношений, к укреплению брака. Чёрт, в какой тлетворной книжонке она начиталась о рвении? Она упрекала меня в резкости и цинизме, да и по сей день считает, что у меня вагон грёбанных недостатков и не просто дурных, а чудовищных привычек. Например? Ну, взять хотя бы мои несчастные носки. Фрида приходит в бешенство, когда находит их, трусливо притулившихся за диваном… Чем они ей помешали? Откуда в ней убеждение, что я – это хаос, а она – упорядоченность, я – порок, она – добродетель, я – скандал, а она – гармония? А кто тогда, если не она, заковал меня в тиски, лишил возможности дышать полной грудью и чувствовать себя свободным человеком в свободной стране?»