Личный досмотр

Вся эта история не продлится долго: послезавтра груз прибудет в Москву и отправится дальше по назначению, поскольку у погибшего в аэропорту майора и его неизвестного соучастника ничего не вышло — майор умер в самый неподходящий момент. Груз отправится дальше, и люди, запечатленные на видеокассетах, либо постепенно успокоятся, видя, что ничего не происходит, либо попадутся на чем-нибудь и сядут за проволоку на исторически значимые сроки.., хотя это вряд ли, подумал Андрей. Сейчас все хотят жить, и уж если не получается жить хорошо, то хотя бы просто жить — как придется и любой ценой, лишь бы платил эту цену кто-нибудь другой. Все хотят покоя, и никто не хочет проблем, и два вагона стреляющего железа преспокойно прибудут к месту назначения, где их вскроют и раздадут мрачным бородатым людям. Однажды выпустив джинна из бутылки, очень тяжело загнать его обратно: выиграв войну, которую не они затеяли, эти люди вспомнили, что пропитание легче добывать разбоем, чем монотонным, до одури, трудом, и взяли эту простую истину на вооружение. Два вагона оружия и боеприпасов — это тысячи смертей, десятки тысяч, а может быть, и сотни стараться... это уж как пойдет, отчего же, подумал Андрей. Можно, конечно, и отсидеться. Киллера пришлют — отвернем ему башку, и вся недолга. Вон мы с Иванычем какие здоровенные... Правда, Бурлак в больнице лежит, ему от своего Айболита слинять тяжеловато будет. А какая разница между Бурлаком и каким-нибудь пацаном из сожженного на горной дороге автобуса? Да никакой, кроме того, что Бурлак — наш знакомый, взрослый мужик и вообще сам во все это влетел и нас за собой утащил, а этот самый пацан — да кто его вообще знает, есть он на свете или нет его вовсе? Ну и что, что он вообще ничего не знает и не узнает про эти два вагона? Вырастет — сам за автомат возьмется, так ему и надо... И вообще, своя рубашка ближе к телу.

— Ну что, Иваныч, — сказал он, захлопывая кейс и убирая его с глаз подальше, в угол, — подобьем бабки?

— Подобьем, — вздохнул Комбат. — Только пойдем на кухню, что ли. Это же обалдеть можно — целый день человека голодом морят!

— Елки-палки, — спохватился Подберезский. — То-то я смотрю, что у меня в брюхе прямо полковой оркестр играет! Про обед мы как-то забыли!

— Зато поужинаем как люди, — успокоил Борис Иванович.

— Конечно, — проворчал Подберезский, — как люди... Водка, наверное, уже совсем теплая, а мясо, наоборот, холодное.

Комбат замер на пороге и уставился на него удивленным взглядом. Почесав в затылке, он медленно сказал:

— Надо же, до чего людей сытая жизнь доводит.

Как сейчас помню: захожу это я в палатку, а там младший сержант Подберезский. Лежит, бедняга, голова с нар свесилась, и ни на что не реагирует. Все, думаю, убили Андрюху, сволочи... А температура, заметь, градусов сорок пять в тени...

— Ну, — засмущался Подберезский, — так это когда было!

— Но спирт-то был теплый? — стоял на своем Комбат.

— Горячий, — скривился Подберезский. — До сих пор, как вспомню, всего перекашивает. Ладно, уговорил. Согласен на теплую водку.

Они успели выпить по две рюмки и основательно, со вкусом закусить, когда Подберезский вдруг насторожился и замер, подняв руку в предупреждающем жесте.

— Ты чего, Андрюха? — вполголоса спросил Борис Иванович.

— Тихо, командир! — зашипел на него Подберезский и снова прислушался. — Нет, — сказал он после короткой паузы, — так и не дадут нам сегодня по-человечески поесть.

Теперь и Комбат услышал доносившееся со стороны прихожей осторожное металлическое царапанье.

* * *

Быстрый Стас не терял времени даром. Получив из рук угрюмой личности, караулившей платную стоянку в Тушино, ключи от помятого темно-синего «чероки» и четыре жирных от смазки пистолета с запасными обоймами, он самолично уселся за руль и повел машину к дому Постышева, стараясь по мере возможности держаться в крайнем левом ряду. По дороге он сделал всего одну остановку: как и майор Постышев, он не хотел являться к утонченной и образованной госпоже майорше без букета.

Мурашов был мрачен. С того момента, как самолет приземлился в Москве, его не оставляло неприятное ощущение, что все идет совсем не так, как нужно. Более того, почему-то казалось, что он упустил что-то важное, но что именно и, главное, где, он понять не мог.

Поэтому, возвращаясь к машине с тремя алыми розами на длинных, как шпаги, шипастых стеблях, он был черен, как грозовая туча, и сидевшие в салоне джипа профессионалы, которым он велел подержать букет, воздержались от комментариев, придав лицам соответствующее случаю похоронное выражение.

Заметив и верно оценив это выражение, Быстрый Стас решил не нагнетать обстановку и прокомментировал ситуацию сам.

— Мы теперь вроде рок-группы, — сказал он, садясь за руль и запуская двигатель. — «Guns'n'roses» в натуральную величину.

— Не понял, — честно признался один из профессионалов. — Я в школе испанский изучал.

— "Ружья и розы", — перевел другой. — Эх ты, темнота.

— Да, — согласился знаток испанского, — ученье — свет, а неученых тьма. Колются, сволочи, — добавил он, озабоченно разглядывая палец.