Личный досмотр

Ты же мне доложил, что все в порядке. Лично доложил, всего три часа назад. Или опять наврал?

— Да нет, все действительно в порядке. Просто нервы, наверное. Извините.

— Ишь ты, — протянул генерал, — нервы...

Он замолчал и сосредоточился на своей удочке.

Ну что я, в самом деле, подумал Багор. Как барышня. Нервы какие-то приплел... Ведь все действительно в порядке. Я же все сделал сам, лично, никому не доверил. Почему же за душу-то тянет? Неужто совесть пресловутая проснулась? Чепуха, откуда она у меня, эта ваша совесть? Совесть — это страх наказания или, как минимум, неодобрения окружающих, вот и вся совесть.

А мы бояться не приучены, работа у нас такая.

Нет, точно стреляют. Совсем обнаглели, недоумки, палят в белый свет, как будто патроны на деревьях растут. Детский сад: за всеми глаз нужен, а их у меня всего-навсего две штуки, и оба, что обидно, на одной голове.

Ветер вдруг стих, и с берега отчетливо долетела приглушенная автоматная очередь, и сразу же — еще одна, вдвое длиннее. Почти неслышно захлопали пистолетные выстрелы, и их снова перекрыла автоматная очередь. Багор, больше не скрывая тревоги, начал подниматься со скамьи, и тут над озером прокатился глухой, какой-то очень плотный, физически ощутимый, почти осязаемый звук: на берегу взорвалась граната, и Багор ясно увидел взлетевшее неподалеку от причала облачко сизого дыма.

— Обалдели, — сказал генерал, отрывая взгляд от поплавка. — Распустил ты их, Валера.

Багор не ответил. Он уже стоял во весь рост, напряженно вглядываясь в видневшиеся на берегу постройки и едва различимую полоску дощатого причала. Забытая сигарета быстро тлела, прилипнув к его нижней губе. Багор слушал, но ничего не слышал: на берегу было тихо, стрельба прекратилась. Головы поотрываю недоумкам, подумал он, садясь, но тревога не ушла. Генералу что, рассуждал Багор, автоматически выдергивая из воды голый крючок и насаживая на него извивающегося червя. Генералу наплевать, ему волноваться по чину не положено. Он мне затем и платит, чтобы я за него волновался. Вот я и волнуюсь...

Сквозь порывы возобновившегося ветра и неумолчный плеск мелкой волны до него долетел новый звук.

Поначалу он никак не мог определить, что это, но звук усиливался, и Багор понял, что слышит шум работающего на предельных оборотах лодочного мотора, а вскоре он смог различить и лодку, которая, подскакивая на волнах и высоко задирая нос, мчалась к ним от причала.

— Ну что там у них? — недовольно проворчал генерал, тоже разглядевший приближавшееся суденышко.

— Не знаю, — ответил Багор, не спуская глаз с лодки.

Вид знакомого плавсредства сегодня почему-то вызывал у него сильнейшее беспокойство. У него вдруг возникло острое желание поднять якорь, завести мотор и на максимальной скорости податься к противоположному берегу. Чепуха, подумал он. Опять нервы. Тем более что все равно не успеешь...

Вторая лодка наконец приблизилась, описав широкий полукруг, ее мотор заглох, нос лег на воду, и она по инерции заскользила вперед. Теперь было видно, что в лодке сидят двое, и у одного из них забинтована голова. Когда лодка подошла еще ближе, Багор разглядел лица ее пассажиров и вскочил, выхватывая запутавшийся в складках широкой куртки пистолет.

Человек с забинтованной головой ждал ровно столько времени, сколько понадобилось Багру на то, чтобы передернуть затвор и вскинуть оружие. Потом над водои прокатилось эхо выстрела, и майор Багрянцев головой вперед упал в озеро, словно решил и в самом деле посмотреть, как там Михеич.

— Что вам нужно, черт подери?! — перекрикивая ветер и плеск волн, спросил генерал-полковник Шаров.

Люди во второй лодке молчали. Лодки неумолимо сближались, и в тот момент, когда они с глухим стуком ударились бортами, генерал-полковник, движимый отчаянием, бросился вперед, выхватив широкий охотничий нож: сдаваться людям, которые стреляли, даже не вступая в переговоры, было бессмысленно, и он решил умереть как солдат.

Увы, его намерению не суждено было сбыться: оступившись, он с плеском упал в щель между двумя бортами. Когда он, фыркая и хватая воздух широко открытым ртом, вынырнул на поверхность, лодки уже были далеко друг от друга. Генерал вдруг с ужасом понял, что они далеко не только друг от друга, но и от него. Когда-то он плавал очень неплохо и даже имел разряд, но вода была осенняя, цель далека, а теплая одежда, прорезиненная куртка и утепленные резиновые сапоги тянули на дно. Генерал понял, что тонет, и хрипло закричал, зовя на помощь. Никто не ответил.

Он погрузился с головой, вынырнул, погрузился снова и больше не всплывал.

— Ну вот, — сказал Борис Иванович, швыряя в озеро пистолет, — а ты говорил, что дерьмо не тонет.

— Так то дерьмо, — ответил Подберезский, запуская двигатель. — Все-таки удобрение.

Снова описав широкий полукруг, лодка развернулась и пошла к причалу, волоча длинные пенные усы.