Едва заметная тропка вилась меж деревьев. Фива старалась идти рядом — она помнила наставления старшей сестры, да и сама понимала, что такая вот стежка наблюдательному человеку может рассказать многое. Ни к чему им сейчас внимание посторонних. Поблизости рыскают отряды Ордена Смерти, да и сам Белиал, наверное, присматривает за округой. Боятся они Богоборца, не хотят, чтоб он выбрался из проклятого Урочища…
Редкий лес насквозь просвечивался солнцем. Трепетали осины — каждый листик, словно маленький флаг. Негромко перешептывались молодые березки, знакомый дуб поскрипывал сплетшимися ветвями, дятел звонко барабанил по пустому еловому стволу…
Что-то долго уж нет Ирта и Горра. С каждым часом ожидание все тревожней. Все чаще возникает в разговорах тема: а что делать, если они не вернутся? И Двуживущий Танк спит — уже второй день без просыпу. Вдруг да и не очнется вовсе?..
Родник прятался в густой осоке, но найти его особого труда не составляло — журчание было слышно за десять шагов. Вырывающаяся из-под земли вода клокотала в неглубокой ямке, словно к котле; кишели, кружились на дне янтарные песчинки — за их движением можно было следить бесконечно.
Фива присела на большой плоский камень, поставила на землю котелок. Она никуда не спешила, ей было о чем подумать, и было, чем полюбоваться.
Но насладиться одиночеством ей не дали.
Какой-то неприятный звук, похожий на гудение комара, потревожил ее. Она повернула голову, приподнялась, пытаясь понять, откуда доносится шум.
Звук усилился. От него ломило зубы, и пробирала дрожь.
Фива, забыв котелке, отступила к зарослям дикой малины. Щелкнула пружина, и пальцы девушки крепко сжали рукоять стилета.
Нарастающий звук не предвещал ничего хорошего.
Фива увидела, как за деревьями задрожал, заструился воздух. С треском запрыгали по земле крохотные молнии. Посыпалась с деревьев листва. На корявой ольхе переполошенно вскрикнула сорока — и взорвалась, разбрызгав дымящиеся перья.
Фива попятилась, углубляясь в малинник, но не сводя глаз со странного явления.
Воздух гудел. Кружились, мешались горячие искры — точно песчинки на дне родника. А потом вдруг словно какой-то полог упал, развернулся от макушек деревьев до земли — черный, глянцевитый, полоскающийся на ветру. А из него — будто из тьмы ночной — стали выходить люди. По-двое, по-трое; тихо, как призраки. Все вооруженные, в бой готовые. У каждого на руке — алая повязка. А вместо лица…
Фива тихонько ойкнула. Пригнулась, повернулась — и поползла сквозь малинник, пошла все быстрей и быстрей, побежала, понеслась, не обращая внимания на царапающие ветки, не думая уже, что враги могут ее услышать, не опасаясь, что Белиал может ее увидеть.
Быстрей! Быстрей! Успеть предупредить!..
Фаталия выбралась из шалаша Танка, уже не думая о том, на что смотрят ее подчиненные.
— Он меняется… — Она выпрямилась, отряхнула колени, повернулась к бойцам. Повторила чуть тише: — Он меняется…
— Что будем делать? — спросил Рахат Шаромыжник.
— Ничего… — Она обвела своих людей взглядом. — Танк — Двуживущий. Если с ним что-то происходит, значит… Значит, так надо.
— А может, все же… — Орл Чумазый, раскаявшийся разбойник, выразительно чиркнул указательным пальцем себя по кадыку. — Пока он спит? Потом-то поздно будет… Сама рассказывала, как он на арене Белиалом обернулся. Вдруг и сейчас так же?
Фаталия покачала головой:
— Нет.
— Он же Двуживущий. Ничего ему не будет, — продолжал настаивать Орл.
— Нет! — рявкнула Фаталия. — И хватит тут торчать! Вам что, больше заняться нечем, кроме как за спящим мужиком подглядывать?
— Мы бы за тобой подглядывали, — усмехнулся Медвежатник Таркис, здоровенный одноглазый детина. — Да ты словно и не спишь совсем.
Фаталия вмиг оказалась возле него, толкнула несильно, подставила ногу — и Таркис рухнул на землю.
— Ты бы поостерегся подглядывать, — фыркнула Фаталия, глядя на копошащегося у ее ног великана. — Поберег бы последний глаз.
— Ладно тебе строжничать, гладиаторша, — примирительно сказал Лерик Оруженосец. — Нам всем сейчас непросто. Торчим тут без дела, ждем Богоборца. Ты-то его хоть видела. А мы что? Ну, как не понравимся ему, погонит он нас. Вон, на Орла погляди, на Рахата — видно же сразу, что жизнь у них не задалась. Поломала их жизнь крепко. Да что там! Все мы тут не благородных кровей. Натуральная шайка. Нами детишек пугать надо, а мы — в услужение. И к кому? К Богоборцу! Мыслимое ли дело…
— Мыслимое, — перебила его Фаталия. — Потому как сказано: «Нищих и сирых соберет Он, и поведет их скорбной дорогой, и даст надежду отчаявшимся, дарует силу — слабым, вечную жизнь — смертным». А еще сказано: «Нищ не тот, кто прозябает в бедности, а тот, кто прозябает в бездушии».
— Славно ты говорить умеешь, — негромко заметил Чайлен. — Жаль только, что чужими словами.
Фаталия строго глянула на воина, тряхнула головой и наставительно изрекла:
— Сказано: «Изреченная мудрость — общая мудрость; не в словах ценность, а в их значении».
— Вот-вот, — буркнул Чайлен. — Только и горазда чужими словами жонглировать.
Фаталия фыркнула:
— Это я сама только что придумала.
— Да где уж тебе!