Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое

Я сложил все листы в папку и улегся спать тут же в кабинете.

Утром я забежал к Кузьме, который уже был на своем рабочем месте. Вокруг царил рабочий беспорядок. Шумели ножные шлифовальные станки, на которых проводилась грубая шлифовка линз, из слесарной мастерской доносились удары, это делались будущие заготовки под керосиновые лампы.

Стол у моего мастера был завален чертежами линз, и расчетами. Я, признаться, ничего не понимал, как и что он делает. Моих знаний на это уже не хватало.

Кузьма, увидев меня, начал было рассказывать, какой отличный состав он нашел для тонкой полировки стекол и какие перспективы это сулит, но я положил ему папку на стол, и мастер сразу ушел в изучение чертежей. Через несколько минут он разочарованно поднял голову и спросил:

— Сергий Аникитович, так тут ничего интересного нет. Эдакую штуку, хоть кто сделает.

— Да нет, Кузьма, хоть кто вряд ли. Вот эти дуги должны один в один похожие быть. А самое главное, чтобы вот эти спицы прочными были, помнишь, мы, когда-то свейскую руду для инструмента моего брали. Там еще прилично должно оставаться. Так вот спицы из того железа надо делать, и золотить потом.

— Сергий Аникитович, так золотить то золотом с ртутью будем?

— Не знаю еще Кузьма, может, я для этого вещь хитрую сооружу, чтобы без ртути обойтись, вот только времени для этого много надо. Твое главное дело придумать, как резьбу такую мелкую нарезать. И дрель маленькую сделать, чтобы сверло толщиной чуть поболе спицы держать могла.

Кузьма удивленно посмотрел на меня.

— Сергий Аникитович, так я уже давно дрель маленькую сделал. Помнишь, ты мне про нее говорил, еще, когда буравом дерево сверлили. И буравчики мелкие у меня есть. Вот только с пратроном этим пришлось повозиться, хоть ты мне и показал, как его делать, но все равно времени много ушло. Хорошо хоть, что пружинок тогда для зажигалок много наделали, так они туда вполне подошли.

— Кузьма, да не пратрон, а патрон, сколько раз говорить.

— Сергий Аникитович, у меня, почему-то язык никак мудреное слово выговорить не может, само собой пратрон получается.

Он встал и достал из коробки, лежащей на полке несколько тонких буравчиков.

— Нет, Кузьма, мне нужно будет совсем другое сверло, вот посмотри, — и я быстро набросал на краешке листа эскиз. Вопросов у моего мастера появилось море, но отвечать на них было уже некогда и я быстрым шагом, безуспешно стараясь соблюсти степенность, пошел к коновязи. Там меня давно ожидал заседланный жеребец. Я привычно запрыгнул в седло, и мы понеслись в сторону Кремля.

Но спешил я зазря. Сегодня Иоанн Васильевич был занят. Когда зашел в царские покои, то мне сообщили, что царь ушел в разбойный приказ и сейчас в пыточной разговаривает с Федором Никитичем Захарьиным Юрьевым, которого уже подвесили на дыбу.

Я про себя удивился неожиданному желанию царя с утра отправиться на допрос, — наверняка неожиданно узнал что-то и пошел уточнить, — подумал я, и в животе неприятно заныло. Хотя прожил в новом мире уже несколько лет, но привыкнуть к многим его особенностям до сих пор не мог. То, что считалось бы в моей первой жизнью страшной жестокостью, сейчас всеми, от мала до велика, воспринималось обычным делом, Человеческая жизнь совершенно не ценилась.

— Бог дал, бог взял, — так вздохнув, говорили, когда умирали маленькие дети, от чумы вымирали села и города. Или после татарских набегов оставшиеся в живых и не угнанные в Крым люди, разбирали полусгоревшие развалины и вновь устраивались на этом же самом месте. Не отсюда ли пошел русский характер и отношение к окружающему, когда в отличие от финнов, шведов и прочих европейцев дома строили не на века, а абы как, потому, что в любой момент все, что ты имел, могло обратиться в прах.

Уточнять, когда вернется государь, я естественно не стал, и пошел в Думную палату, где опять собачились бояре, по поводу земства. Увидев меня, они начали взывать ко мне, как третейскому судье, но я, поняв, что сегодня Иоанн Васильевич никаких вопросов Думе не оставил, быстро смылся в Аптекарский приказ.

Убедившись, что здесь все в порядке, я собрался уходить, как вдруг в коридоре появился Семен Каркодинов. Он был чем-то явно доволен.

Не говоря ни слова, он сунул мне в руки какой-то камень.

— Ох, и любит тебя Господь, Аникитович, — весело воскликнул он, — весть пришла с Корелы, нашли рудознатцы в земле, тебе государем дарованной, руду медную, и сейчас готовят все, чтобы заводик там поставить. Нашли то руды прямо там, где ты указал, и, как только лед на реках встал, известие отослали, чтобы весной все припасы, что нужны для дела, по воде отправляли. Немец саксонский пишет, что руда хороша, меди выход большой будет.

Давай-ка по этому случаю твоей анисовой испробуем, грех такое дело не отметить.

— Семен Данилович, ты же знаешь, не одобряет наш государь, пития без меры.

— Там мы Сергий Аникитович, без меры и не будем, вот по паре стопочек твоих стеклянных выпьем и далее до обеда ни-ни. А за удачу такую надо обязательно. Ты ведь теперь по богачеству, пожалуй, на ровнях со старинными родами будешь.