Личный лекарь Грозного царя

С утра меня слегка потряхивало, хотя я знал, что, даже если мой пациент умрет, ничего неожиданного в этом не будет. Тем более что Ходкевич с утра уже пообщался с отцом Варфоломеем и оставил завещание для племянника.

Но я о таком исходе старался не думать и лишь перебирал в голове в сотый раз, все ли я сделал, чтобы все прошло благополучно.

Когда я вошел в операционную, у меня появилось чувство полного дежавю.

Как будто это уже было и повторяется вновь. Светлая операционная, ассистенты, ожидающие меня у стола, на котором лежал больной. Племянник Ходкевича сидел на лавке у стены, также одетый в халат и маску.

Я подошел к рукомойнику, висевшему на стене, и взял кусок мыла с магнита (небольшого кусочка магнетита, закрепленного в бронзовом держателе) и начал мыть руки, затем подошел к двум тазам, стоявшим рядом на табуретах, и стал мыть руки в слабом растворе аммиака. Пока мыл, вспоминал эпопею с мыловарением. Оказывается, мыло уже вовсю продавалось, но стоило таких денег, что мне было проще организовать маленькую мыловарню для собственных нужд. А вот с нашатырным спиртом пришлось повозиться. Найти и купить нашатырь, потом получить достаточно крепкую щелочь, ну и для завершения придумать, как растворить получившийся газ в воде.

Но в конце концов все преграды были устранены, и в результате я сейчас закончил мытье рук по методу Спасокукоцкого и приступил к их дублению спиртом.

После этого на меня надели стерильный халат, а затем перчатки.

Больному уже был начат наркоз, в его правом предплечье торчала большая грубая игла, к которой была подсоединена трубка капельницы. На штативе висела двухлитровая бутылка с физраствором. На другой руке была манжетка для измерения артериального давления. Операционное поле было отграничено и обработано.

Сегодня вместе со мной у стола стояло несколько человек, два ассистента, которые вместе со мной будут принимать участие в операции, один дающий наркоз и последний, следящий за пульсом, давлением и капельницей.

Я протянул руку – и в ней мгновенно оказался скальпель, вздохнул и, прочитав короткую молитву, начал делать разрез.

Срединный разрез в верхней трети живота был сделан, рана просушена, брюшина подшита, и сейчас в рану были вставлены расширители, и один ассистент теперь выбыл из участия в операции – его задача держать эти зеркала.

В моих планах была простая гастроэнтеростомия (подшивание кишки к желудку), Ходкевич был крайне истощен и ослаблен, поэтому мне хотелось завершить операцию как можно быстрее. Тем более что я совершенно не представлял, что меня ждет, когда я дойду до больного органа. Мне по-любому вряд ли удастся понять, что там – онко– или обычный язвенный стеноз. И я решил делать заднюю позадиободочную гастроэнтеростомию по Петерсену. Кажется, он сделал ее еще в девятнадцатом веке, так что я всего лишь ненамного опережу его в этом.

Сейчас по моей команде ассистент отвел сальник вместе с поперечно-ободочной кишкой вверх. Я протянул руку, и в нее лег мягкий кишечный зажим, который я наложил на петлю тонкой кишки. В это время раздался голос другого ассистента:

– Давление начало падать, сейчас сто на восемьдесят.

Я скомандовал:

– Прибавь капельницу, темп – одна капля на счет «сто один», – и продолжил свое дело. В мою руку лег опять скальпель – разрез в брыжейке поперечно-ободочной кишки, и в этот разрез выводится часть задней стенки желудка и вновь накладывается мягкий зажим. Я свел зажимы вместе, и отграниченные ими участки кишки и желудка были совмещены, опять скальпель, разрез желудка и кишки, тщательный туалет вокруг – и у меня в руках иглодержатель, двухрядным швом ушивается анастомоз между желудком и кишкой. Разрезанные края брыжейки подшиваются к желудку. Все, быстрая ревизия брюшной полости – и мы выходим из нее. Ушиваю наглухо разрез брюшной стенки и командую прекратить наркоз. Слушаю рапорт ассистента: давление восемьдесят на шестьдесят. Пульс девяносто.

Ну вот и все, теперь пища из желудка у моего пациента пойдет не в двенадцатиперстную кишку, а в тонкую, это, конечно, чревато развитием всяких осложнений в будущем, но сейчас оно не так важно, важно то, что он будет жить.

Я стянул перчатки с рук, локтем вытер пот со лба.

Эх, где вы, мои девочки, которые так ловко делали это во время операций в моей прошлой жизни.

Видя, что мы отошли от стола, племянник Ходкевича подошел к нам и, боязливо косясь на зашитый разрез в животе своего родственника, спросил:

– Сергий Аникитович, так жив мой дядька остался?

– Операция прошла хорошо, видишь же, что дышит. Но пока еще ничего не известно, вот дня два-три пройдет – тогда и посмотрим.

Все еще спящего Ходкевича вынесли из операционной, а я начал приводить себя в порядок после двух часов, проведенных у операционного стола.