Личный мотив

На мои глаза наворачиваются слезы, и я презираю себя за такую реакцию, тогда как у матери Джейкоба глаза сухие. Я заставляю себя стоять неподвижно и не вытирать щеки. Я знаю, что она, как и я, думает сейчас о том вечере, когда смотрела на залитое дождем ветровое стекло, щурясь в ярком свете фар. Сегодня между нами уже ничего нет, и она может видеть меня так же четко, как и я ее. Я не понимаю, почему она не бросается на меня, почему не бьет, не кусает, не царапает ногтями мое лицо. Не знаю, могла бы я оставаться такой сдержанной, окажись на ее месте.

— Анна! — зовет мужчина из толпы демонстрантов, но она не обращает на него внимания. Она протягивает мне фотографию и держит так, пока я не беру ее.

Этого снимка я не видела ни в газетах, ни в интернете. Там он в школьной форме, улыбается редкозубой детской улыбкой, голова повернута к фотографу. На этом фото Джейкоб младше, ему года три-четыре. Он примостился на сгибе маминой руки, они лежат на спине в высокой траве, усеянной цветками одуванчиков. Ракурс предполагает, что Анна снимала это сама: ее рука вытянута в сторону и уходит за границу кадра. Джейкоб смотрит в камеру, щурится на солнце и смеется. Анна тоже смеется, но при этом она смотрит на Джейкоба, и в глазах ее видны его крошечные отражения.

— Простите меня, — говорю я. Слова звучат слабо. Я ненавижу себя за это, но других у меня нет, и я не могу просто молчать в ответ на такое горе.

— У вас есть дети?

Я думаю о своем сыне, о его невесомом тельце, завернутом в больничное одеяло, о боли внутри, которая никогда не покидает меня. Я думаю, что должно быть специальное слово для женщины без детей, для женщины, лишившейся ребенка и ставшей из-за этого одинокой.

— Нет.

Я ищу, что сказать, но ничего не приходит в голову. Я протягиваю фотографию Анне, но она только качает головой.

— Мне она больше не нужна. Я ношу его образ здесь. — Она кладет ладонь себе на грудь. — Но вы, — она делает едва уловимую паузу, — вы, я думаю, должны его запомнить. Вы должны помнить, что он был мальчиком. Что у него была мама. И что сердце ее теперь разрывается.

Она отворачивается и ныряет под ограждение, исчезая в толпе, а я судорожно втягиваю воздух, как будто меня долго держали под водой.

Адвокатом у меня женщина за сорок. Влетев в маленькую комнатку для консультаций, где у входа стоит охранник, она оценивающе смотрит на меня.

— Рут Джефферсон, — представляется она, протягивая мне руку. — Сегодня заседание суда будет простым, мисс Грей. К присяге вас уже привели, так что все слушание будет, по сути, посвящено чтению приговора. После обеденного перерыва мы первые, и, боюсь, у нас будет судья Кинг.

Она садится за стол напротив меня.

— А что с ним не так, с этим судьей Кингом?

— Скажем так, он не отличается снисходительностью, — отвечает Рут с невеселой улыбкой, демонстрирующей идеальные белоснежные зубы.

— И сколько мне дадут?

Этот вопрос вырывается сам собой. Хотя это уже не важно. Для меня сейчас важно только все сделать правильно.

— Трудно сказать. То, что вы не остановились и никому не сообщили о случившемся, является прямым нарушением закона. Минимальный срок за причинение смерти вследствие опасного вождения два года, но к вам это неприменимо. Ваш случай можно трактовать по-разному. Вообще же причинение смерти вследствие опасного вождения — это до четырнадцати лет; обычные рекомендации — от двух до шести. Судья Кинг будет ориентироваться на верхний предел, и моя задача убедить его, что более уместным станет два года. — Она снимает колпачок с черной авторучки. — Психическими заболеваниями не страдали?

Я качаю головой и замечаю тень разочарования на ее лице.

— Ладно, тогда поговорим об аварии. Насколько я понимаю, видимость была очень плохой. Вы видели мальчика до момента столкновения?

— Нет.

— А какие-то хронические болезни у вас есть? — спрашивает Рут. — В таких случаях это бывает полезно. Или, возможно, конкретно в тот день вы плохо себя чувствовали?

Я тупо смотрю на нее, и адвокат недовольно хмыкает.

— Вы все очень усложняете, мисс Грей. Нет ли у вас аллергии на что-либо? Может быть, перед наездом вы чихали или у вас был приступ кашля?

— Я не понимаю вас.

Рут тяжело вздыхает и начинает говорить медленно, как с маленьким ребенком.

— Судья Кинг ознакомился с протоколом вашего допроса на предварительном дознании, и у него в голове уже есть идея приговора. Моя задача — представить случившееся как не более чем несчастный случай, неудачное стечение обстоятельств. Несчастный случай, которого нельзя было избежать и о котором вы искренне сожалеете. А теперь я хочу, чтобы вы произнесли это сами, потому что если вы, например, — она выразительно смотрит на меня, — в тот самый момент зашлись в приступе чихания…

— Но этого не было.

Неужели все это вот так и работает? Нагромождение одной лжи на другую, и все ради того, чтобы получить минимально возможное наказание. Неужели наша система правосудия настолько порочна? Меня начинает тошнить.

Рут Джефферсон просматривает записи и вдруг поднимает на меня глаза.