Личный тать Его Величества

К тому же не следует забывать, что его матушка, Елена Глинская, умерла до срока от яда – и доподлинно неведомо, кто из ближников совершил это преступление. А она-то как раз затеяла ряд реформ – выгодных государству, да затрагивающих корыстные интересы царедворцев!.. Скажем, именно благодаря Елене Васильевне, Россия, страна, не имевшая на тот момент достаточно богатых серебряных рудников, стала экономически привлекательной для притока этого металла, являвшегося в Европе основным платёжным средством.

Её кончина стала своего рода предупреждением юному царю: оставайся в покорстве – и царствовать тебе долго и счастливо!

И что предпринять юному Иоанну (ещё отнюдь не Грозному)?.. Посягнуть на лествичное право, скорее всего, ему и на ум не приходило – порядок сей утвердился издревле, его едва ли сам Владимир – Красно Солнышко ввёл. Государь мог казнить человека, но не смел отменить идущий от века Закон!

Нет, он не отменял Государство. Государство есть божественное установление, вручённое ему Господом в смотрение и бережение.

Иван Васильевич решил создать в нём вертикаль управления, параллельную уже существующей. И устроить её так, как считал правильным. Все подданные в его опричном параллельном царстве провозглашались равными между собой – и дворяне, и князья, и верные престолу иностранцы. Каждому – жалование государево, от каждого – служба. Каждому – доверие, но и с каждого спрос. Продвижение по службе – только по личным заслугам, а не по лествичному праву, и древность рода вообще никакого значения не имеет. Гордишься предками – гордись на здоровье, честь тебе за то и хвала, но свою личную славу самолично добывай!

Искренне считал юный царь, что осчастливленные им подданные и служить ему станут не за страх, а за честь и жалование. Кто хочет, пусть так и наслаждается родовым чванством, ну а люди активные и желающие добра своему Отечеству должны иметь перспективу продвижения в чинах…

Искренне так считал государь, верил в свою идею, да только, как показала практика, наивно.

Облагодетельствованные им опричники лишь поначалу служили верой и правдой. Но скоро сообразили, что государеву милость можно задействовать для личной пользы – именно для личной, а не Отечества. Доверие государево начали использовать для сведения личных счётов, для обогащения, для того, чтобы тело своё грешное потешить… Поначалу не верил царь Иоанн, когда ему докладывали, что творят его верные слуги его именем – да и докладывать отваживались немногие… Известно же, что доносчику – первый кнут!

Однако постепенно уверился-таки государь, что, выстраивая новую систему, подобной которой не знало ещё человечество, изначально допустил ошибку. Он неверно оценил Человека!

Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стал массовый отказ опричников явиться на битву против тех же крымчаков. Тут и уверился Иван Васильевич, что люди, в которых он ещё недавно видел главную свою опору в переустройстве системы государственного управления, опаскудились в своей безнаказанности.

Именно потому государь отказался от своей затеи, ещё недавно казавшейся ему столь привлекательной. Опричнину он отменил, наиболее запятнавших себе главарей её казнил… Однако тех, кого считал себе преданными, так до конца дней своих и держал при себе в качестве ближников.

Иван Меньшой Воейков стал из их числа. Хоть и не добился он при дворе высоких чинов, а всё ж лично государь его привечал, ответственные поручения доверял… А со временем и шурин государев, Конюшенный боярин, а затем и боярин Первый, Борис из рода Годуновых Воейкова приблизил, сделав личным своим поручиком.

Наследная усадьба Кривоустовых

Ибо какая польза человеку, если он приобретает весь мир, а душе своей повредит?

От Марка (8, 36)

Погода стояла отвратительная. На раскисшую, исполосованную глубокими колеями увязавших тележных колёс дорогу косо налипал мокрый тяжёлый снег. Влажные хлопья, гонимые порывистым ветром, неприятно шлёпались о лицо, отекая студёными каплями на плащи и накидки, на чешую кольчуг и колонтарей, на привязанные к седлу метлу и собачью голову…

Копыта лошадей чавкающе залипали в дорожной жиже.

– Погодка, так её и растак! – грубо выругался Воейков, зябко кутаясь в волглую епанчу.

– И не говори! – поддержал оказавшийся рядом дружинник. – И кой лембой нас сегодня понесло этих татей имать?!. До завтра подождали бы… А то пока снег плотно ляжет… Никуда б не подевались злыдни…

Ворчали и остальные.

Ехавший впереди Ванька Сукин насуплено молчал. Он понимал подручных, и сам предпочёл бы лучше посидеть в Царёвом кабачке, что надо рвом близ Никольской кремлёвской башни, и где опричникам хмельное зелье отпускали всегда и без ограничений…

Однако знал он и иное, о чём его рядовым попутчикам по чину знать не полагалось.

Борьба с крамолой не могла прекращаться никогда. Никакая погода не могла вносить коррективы в этот процесс.