Личный убийца

Однако, как гласит древнее положение права: «Во внимание принимается ближайшая, а не отдаленная причина». Кокорин удержался от того, чтобы высказать вслух свои сомнения и подозрения, но неожиданно сам Андрианов, словно угадав его мысли, коснулся вопроса о Богдановиче:

— Кстати, что там у тебя с этим начальником по торговому ведомству?

— С кем именно?

Начальник демонстративно заглянул в папку.

— С Богдановичем?

— Не хочется навязывать мнение молодому коллеге, — не удержавшись от язвительной усмешки, проговорил Кокорин, — но я бы попросил у прокурора санкцию на заключение ею под стражу.

— Почему?

— По подозрению в причастности к смерти жены. Возможно, к убийству или доведению до самоубийства. В любом случае — по статье двести девятнадцать «Небрежное хранение огнестрельного оружия». По статье двести восемнадцать «Незаконное хранение и приобретение…». А также настоял бы на повторном пересмотре статьи двести семнадцать с привлечением потерпевшей Вороновой.

— Ну, положим, это ты махнул, — почему-то стал перелистывать настольный календарь Андрианов, — хотя дело тут ясное и готовить обвинительное заключение по «небрежному…» — нужно.

Кокорин встал и вышел, не желая вообще продолжать разговор. По его сведениям, Богданович снова обратился к члену коллегии адвокатов Рознеру, встреча которого с Андриановым явно уже состоялась, иначе тот не стал бы напирать на «Небрежное хранение»: по этой статье Богданович мог получить до одного года условно — только и всего, в то время как «Незаконное хранение и приобретение» сулило до пяти лет.

«Нет, не случайно это все, — вставив ключ в замочную скважину двери своего кабинета, подумал Кокорин; в конце коридора у стола дежурного он снова увидел Шорникова. — Работа ведется, господа Рознер и Богданович принимают активные контрмеры, не исключено, уже раздобыли разрешение на «лепаж», и этот сопляк Глотков оформит обвинительное заключение по тем признакам, по каким ему скажут. При этом протоколы допросов, в которых Леонтий Борисович признал отсутствие разрешения, бесследно исчезнут — как пить дать!»

Он позвонил домой, предупредил, что уезжает и будет неизвестно когда, не исключено, что его не будет сегодня вовсе.

С жадностью выкуренная сигарета успокоения не принесла.

Он достал из шкафа несколько папок по делам, которые предстояло передать Глоткову.

Кокорин открыл сейф, достал пленку с записью допроса (ведение аудиозаписи в протоколах не отражалось, подследственный на этом не настаивал, а значит — с его согласия), сунул кассету в нагрудный карман пиджака и, сложив в папку все необходимые бумаги, позвонил оперуполномоченному областного утро, с которым работал вместе уже много лет.

— Собирайся, Федор, — сказал, не вдаваясь в подробности.

— На семьдесят пятый?

— Откуда знаешь?

— Только что передали в «Новостях».

Вертолет Кокорин не вызвал — его бы пришлось дожидаться дольше, чем ехать по прямой. Всю дорогу он молчал, думал о Кире Богданович, которую видел только мертвой, и почему-то о Решетникове, которому вынес предупреждение, и приостановил действие его лицензии через разрешительный отдел ГУВД, оберегая его таким образом от худшего, что ему могли инкриминировать.

Этот любитель чая с сушками вызывал у него симпатию.

— Ты мне толком объясни: чем этот лох привлек твое внимание?! — пытался добиться сколько-нибудь вразумительного ответа Решетников. — Он что, украл что-нибудь? Одежда тебе его не понравилась?..

Младший сержант Закир Альдыбегов расстегнул пуговицу на форменной рубашке.

— Нормальная была одежда: кроссовки, кожа, джинсы — как у всех, — вздохнул он. — Елозил на скамейке, сумку под ноги прятал и на меня смотрел. Нервный очень.

— Сколько ему лет?

— Двадцать пять — двадцать семь.

Решетников отщелкнул в урну окурок:

— Пойдем, покажешь на месте, как все было. Они прошли по перрону в вокзал, остановились посреди зала ожидания.

— Я вышел из комнаты милиции — вон оттуда… пошел по залу…

— Зачем? — инстинктивно спросил Решетников и тут же пожалел об этом: младший сержант замер, посмотрел на него недоуменно («Твое-то какое дело?» — спрашивал его взгляд), он мог и вообще не разговаривать с частным детективом.

— Знакомые должны были из Набережных Челнов ехать, старики, позвонил друг, попросил в поезд посадить.

— Ясно. Ты, брат, извини, что я спрашиваю, — это важно. Здесь все важно. Значит, ты вышел и?..

— И стал на пассажиров смотреть. Я их не знал, но думал, может, они меня узнают или увидят милиционера, спросят Закира Альдыбегова.

— Ну?

— И я его увидел. Он засучил руками, глаза отвел, потом сумку стал запихивать под лавку. Я газету купил — «Мегаполис-экспресс» называется, киоск вон там…

— Дошли туда, — сказал Решетников. — Он где сидел?

— На той скамеечке во втором ряду, кажется, на третьем месте… Что-то я не помню… Или на третьей?.. Забыл… Откуда я знал, что это важно?

— Проехали!.. — Они остановились у киоска «Роспечати». — Так, купил ты газету…

— Купил, зашел со спины, хотел документы спросить. А он оглянулся, посмотрел на меня. Я — к нему, он встал и пошел — туда вот, на выход к поезду, откуда мы только что пришли. Я — за ним.