Личный враг фюрера

Ссыпав улов в извлеченную ею из-под прилавка корзину, получили засаленные купюры на всех и, распрощавшись, потолкались дальше. Остановились у хлебного ларька, купив буханку пеклеванного*, в другом, рядом, взяли колбасы «собачья радость», а на лотках с зеленью пупырчатых огурцов и южных мясистых помидоров. На выходе с базара, у безного инвалида на тележке купили пачку папирос «Дюшес» (спички были), у торговки литровую бутылку кваса и вернулись обратно.

Усевшись в тени буксира, разделили оставшиеся рубли, подкрепились и задымили папиросами. Всерьез этим делом не увлекались, но иногда покуривали втайне от родителей. После снова купались и загорали, лазали по старым кораблям, а когда шар солнца повис у горизонта, опять занялись рыбалкой.

На этот раз чаще попадалась камбала со ставридой, а потом клев закончился.

Когда собирались уходить домой, из дальнего конца «кладбища» показалась стайка ребят.

– Вроде как «приморские»,– обеспокоился дальнозоркий Ленька. – Щас будут залупаться.

– Не дрейфь, – отозвался Сашка. – Если полезут, вломим.

– А то, – поддержали его Колька с Шуркой. – Не вопрос.

Между пацанами с Приморской улицы и теми, что жили на Софиевской, всегда существовала вражда. Почему, никто не знал. Так повелось издавна.

Незваные гости между тем приблизились, их было трое, но постарше. Лет по десяти.

– Ба! Кого я вижу! – радостно осклабился один, рыжий и на голову выше остальных. – Шантрапа с Софиевской!

– Га-га-га – зашлись смехом его дружки.

– Тут не подают, валите дальше, – прищурился Сашка.

– А то шо?

– Увидишь.

– Ах ты ж поц*! – хотел рыжий мазнуть его по лицу ладонью. Не успел. Сашка уклонился и врезал тому кулаком в нос.

– А-а-а! – завопили «приморские». Завязалась драка.

Длилась минут пять, пока Сашка дав рыжему подсечку, не свалили того на песок и уселся сверху. Пыл у противников сразу угас.

– Сдаешься?

Тот, суча ногами, попытался вырваться – не получилось.

– Ладно, сдаюсь.

– Ну, тогда топайте отсюда (поднялся).

– И больше не попадайтесь, еще наваляем, – угрожающе сопя, добавил Колька.

Отойдя на сотню метров, кто-то из тройки прокричал, – ничего, еще сочтемся!

В ответ Шурка засунул в рот два пальца и пронзительно засвистел.

– Моя бабка говорит, драться нехорошо. – Бог накажет, – потрогал распухшее ухо Ленька.

– Брехня, бога нету, – откликнулся Колька. – Мне батька так сказал.

Его родитель считался у мальчишек авторитетом: работал в ЧК, имел орден «Красного Знамени» и ходил с наганом в кобуре.

Когда ополоснули лица в морской воде, у Сашки под глазом начал синеть фингал. Рыжий все-таки его достал.

– Да-а, – протянул Ленька. – Нужно приложить пятак.

– Пройдет и так, – махнул рукой.

Возвращались в первых сумерках. Когда поднимались вверх по своей улице, та пахла жареной рыбой и вареной кукурузой. У Сашкиного дома распрощались, договорившись назавтра идти в порт.

Под деревом во дворе, на лавках сидели несколько мужиков и забивали «козла»*. Слышался стук костяшек, дымили папиросы. Чуть дальше, у сарая, играла дворовая мелкота, на натянутых веревках террасы сушилось белье и перекликались соседки.

Сашка поднялся скрипучей лестницей наверх, отворил вторую по ходу дверь и вошел в квартиру, где проживал вместе с родителями и младшей сестренкой. Состояла она из двух комнат с кухней. Там, за столом во главе с отцом, ужинала семья.

– Вот, принес рыбы, – приподнял Сашка вверх кукан.

– Будет завтра на обед, – встала навстречу мать и нахмурилась, – опять, таки дрался?

– Ерунда, – шмыгнул носом.

– И с кем? – поднял голову от тарелки отец, а сестренка с интересом уставилась на брата.

– С приморскими. Они начали первыми.

– Ну-ну, – разгладил усы и продолжил щербать борщ.

Отца Сашка глубоко уважал. Его звали Иван Алексеевич, был родом из Бессарабии*. В молодости несколько лет служил на румынском миноносце кочегаром. На одной из вахт офицер дал ему ни за что пощечину, матрос в ответ свернул кулаком лейтенанту челюсть. Его тут же взяли под арест и посадили в карцер* (грозил расстрел).

Ночью выпустил стоявший на часах* товарищ.

Вместе прыгнули за борт, и переплыли Дунай. Товарищ остался в Бессарабии, а Иван двинул в Малороссию*. Кусок хлеба имел всегда, поскольку хорошо знал машины и был мастером на все руки. На Полтавщине встретил чернобровую дивчину, поженились и уехали в Одессу. Там нашел работу по специальности – машинистом, вскоре в семье появились дети: Сашка и Валя.

– Мой руки и садись ужинать, – забрала мать у сына улов, определив в кладовку.

Поплескавшись под рукомойником в углу, уселся на свободную табуретку и тоже принялся уплетать постный борщ, заедая горбушкой хлеба натертой чесноком.

Опорожнив миску, сказал «дякую мамо» и отправился в закуток на террасе. Летом любил спать на свежем воздухе. Раздевшись, улегся на койку, укрывшись тонким одеялом, через несколько минут свистел носом. В небе пушисто мерцали звезды, висела желтая луна, на дворе скрипели цикады.