Лиделиум. Наследие Десяти

– Я умираю? – В свете последних событий эта новость казалась не самой худшей.

– К сожалению, да, – ответил он, протирая глаза, – но не больше и не меньше, чем мы все. Во всяком случае, не в ближайшие несколько десятков лет. Тут сказано, что с вами более чем все в порядке.

– Желудочно-кишечный тракт точно проверили? – уточнил Алик, заглянув в планшет через плечо Андрея.

– Мне очень жаль, мистер Хейзер, – процедила я, покраснев. – Сама не своя, когда впадаю в кому – все время забываю вовремя перекусить.

Его губы дрогнули в легкой улыбке.

– Можно просто Алик, – сказал он, подмигнув.

– Полегче, – пробормотал Андрей, не отрываясь от планшета. – А то я сейчас сам захлебнусь в твоем обаянии.

– Я могу задать вопрос? – осторожно уточнила я.

– Почему же нет, – вздохнув, устало отозвался Андрей. Когда он наконец отложил планшет и посмотрел на меня, в его глазах сквозило равнодушие. От снисходительной вежливости в его голосе у меня свело челюсти. – Деваться мне все равно некуда…

– Мы с вами не встречались прежде?

– Не думаю, что это возможно, – на удивление серьезно ответил он.

– Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Что ж, в таком случае стоит благодарить природу за то, что одарила кого-то еще чертами моей неземной красоты.

– Что будете пить? – тихо поинтересовалась девушка, что принесла тарелки с едой. В ее четких, отлаженных движениях сквозила едва заметная механическая скованность, и я с удивлением обнаружила, что передо мной не человек, а машина. Как правило, отличить операционки от людей можно было лишь при приближении – тогда становились заметны их неподвижные стеклянные глаза, легкая парализованность действий и отсутствие какой-либо мимики.

– Кофе, если возможно.

– Просто кофе без всего? – безучастно уточнила гостья.

Я замялась. Я не пила черный кофе, но чувствуя себя не вправе требовать большего, просто кивнула. Наблюдая за моими терзаниями, Андрей слегка прищурился.

– Лея, подожди, кажется, на языке нашей гостьи это означает: «И еще сливки, пожалуйста», – заключил он.

– Сливки и два сахара, – сдалась я, мысленно ругая парня за его наблюдательность.

– Сливки и два сахара, – повторил Андрей и слегка кивнул операционке.

Пока я не могла оторваться от еды, в боксе установили еще один хертон. Когда моя левая рука освободилась, к ней и к голове, как и ранее, подключили датчики. Второй аппарат соединили с Андреем. Все это время я пыталась понять, о чем он думает, но прочитать его чувства было невозможно – лицо юноши оставалось абсолютно невозмутимым и бесстрастным. Алик Хейзер, который все еще находился в боксе, внимательно наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. Интересно, кем они приходились друг другу? Друзья? Коллеги? Родственниками они явно не были.

Допив последний глоток кофе, я поставила кружку на стол и посмотрела на Андрея.

– Вы готовы? – поинтересовался он.

Я оглянулась. Зрителей за стеклом на этот раз было значительно меньше, однако их пристальные взгляды по-прежнему пугали меня.

– Возможно попросить их уйти? – тихо спросила я.

– К сожалению, нет, – ответил Андрей. – Эти люди – ваше алиби.

– Мое алиби?

– Решение о том, что будет с каждым новоприбывшим на базу, принимается путем голосования. Эти люди – свидетели того, что вы не представляете опасности.

Я первый раз слышала о подобном. На базе в системе Каас, где я провела последние несколько лет, беженцы никогда не подвергались такой проверке.

– Это местный закон?

– Это местные меры предосторожности, – кивнул Андрей.

– Тебе нечего бояться, это формальность, – словно прочитав мои мысли, подбодрил Алик. В его коротком взгляде я прочитала искреннюю поддержку. Кажется, он даже смутился, когда осознал, что впервые обратился ко мне на «ты», однако мы оба знали, о чем он умолчал.

«Тебе нечего бояться, если нечего скрывать», – хотел сказать Алик. И я боялась.

– Если вам будет спокойнее, мы можем сделать вот так, – сказал Андрей, проводив взглядом покинувшего бокс Алика, и быстро провел пальцами свободной руки по планшету.

В следующий момент стены бокса стали белыми – людей, что были за их пределами, больше не было видно. Мгновенно мы с Андреем оказались полностью изолированы от окружающих. Казалось, вместе с видом стены ограничили и все звуки, так что я услышала стук собственного сердца.

– Они нас видят?

– И слышат, – подтвердил Андрей. Он по-прежнему был спокоен, но при этом ни капли не напоминал мне бездушную машину, в отличие от доктора Килси. – Начнем?

Свободной рукой Андрей дотронулся сначала до моего, а потом и до своего сенсора. В тот же момент они загорелись и оба устройства издали одиночный сигнал включения.

– Я попрошу вас начать с начала. Как вас зовут и сколько вам лет.

– Мария Эйлер, двадцать один год. А что насчет вас?

Юноша чуть помедлил, словно собирался с мыслями.

– Мое полное имя при рождении Андрей Лагари. Мне двадцать два.

Устройства молчали. Если я правильно понимала, на первый вопрос мы оба ответили честно.

– Ваша каста? – продолжил Андрей.

– Пятьдесят третья. А ваша?

– Ранее была тридцать седьмая.

– Что значит «ранее», а сейчас?