Он решил, что все три шлюпки проведут ночь дрейфуя, и потому приказал «Докеру» стать на якорь. Затем «Кэйрда» привязали к корме «Докера», после чего таким же образом закрепили «Уиллса». Окоченевшими пальцами Уорсли, Гринстрит и Маклеод крепко связали три весла, протянув поверх них кусок ткани. Эту конструкцию привязали к длинному тросу и закрепили вдоль бортов шлюпок. Когда все было готово, люди снова заняли свои места, чтобы дождаться утра.
У них еще не было ночи хуже этой. Тьма сгущалась, ветер усиливался, температура падала. Сделать замеры по-прежнему не представлялось возможным, но сейчас, вероятно, было около восьми градусов мороза. Царил ужасный холод, брызги волн, ударявшихся о борта шлюпок, замерзали прямо в воздухе, на лету. Задолго до наступления темноты стало ясно, что якорь не удержит их при таком ветре. Волны то и дело подбрасывали шлюпки то вверх, то вниз, атакуя мощными ударами их борта. Люди, вещи, шлюпки — все сначала промокало, а затем замерзало. Большинство пыталось укрыться под парусиной палаток, но безжалостный ветер проникал и туда.
В носовой части «Кэйрда» выделили место, где сразу четыре человека могли греться в куче спальных мешков, и люди по очереди менялись местами, тщетно пытаясь там поспать. На «Докере» хватало места лишь на то, чтобы сидеть прямо, прижавшись друг к другу, причем ноги людей были зажаты ящиками. В шлюпку постоянно проникала вода. Войлочные сапоги насквозь пропитались ледяной влагой. Чтобы ноги не окоченели, приходилось постоянно шевелить пальцами. Боль в ногах была отрадным признаком, потому что ее отсутствие означало бы, что началось обморожение. Из последних сил им приходилось сосредотачиваться и заставлять себя продолжать шевелить пальцами — ведь остановиться было так ужасающе легко и заманчиво.
Время тянулось мучительно долго, страдания людей усиливались с каждой минутой, и экипаж «Докера» отбивался единственным до смешного жалким оружием — проклятиями. Они проклинали все, что можно: море, шлюпки, брызги, холод, ветер, иногда друг друга. В их проклятиях звучала мольба, будто бы они молили об избавлении от страданий, которые становились совсем невыносимыми из-за воды и мороза. Больше всего они проклинали Орд-Лиса, который оказался обладателем единственной штормовки и ни за что не желал ни с кем ею делиться. Более того, отпихнув Мэрстона, он протиснулся в самое удобное место и занял там надежную оборону, открыто игнорируя сыпавшиеся на него ругательства возмущенных товарищей. Наконец Мэрстон сдался и перебрался на корму, приютившись у румпеля рядом с Уорсли. Какое-то время был слышен лишь стон ветра в снастях. Затем, чтобы дать выход эмоциям, Мэрстон начал петь. Он спел одну песню, помолчал немного, затем затянул другую. Усталым высоким голосом он повторял тоскливый припев:
Всю ночь путешественники мучились от постоянного желания мочиться. Конечно, главной причиной был холод, но оба врача считали, что ситуация усугублялась и другим фактором: люди все время были промокшими, поэтому их кожа интенсивно поглощала воду. Тем не менее, какой бы ни была причина, всем по несколько раз за ночь приходилось покидать относительно комфортное укрытие из парусины и пробираться к подветренной стороне шлюпки. К тому же у многих началась диарея из-за того, что приходилось постоянно есть сырой пеммикан, поэтому им приходилось внезапно подскакивать, бежать к бортику и, держась за канаты, сидеть на холодном планшире. При этом их неизбежно окатывало снизу ледяной водой.
Хуже всего сейчас было на «Уиллсе». Вода, проникавшая в него, иногда поднималась до коленей. Маленький моряк Уолли Хоу испытывал настоящий ужас — он боялся, что косатка может перевернуть их шлюпку вверх дном. Кочегар Стивенсон то и дело плакал, закрывая лицо руками. Блэкборо, настоявший на том, чтобы носить кожаные сапоги, оставив войлочные «про запас» на будущее, через несколько часов совсем перестал чувствовать ступни. А у Хадсона, простоявшего у руля почти семьдесят два часа без перерыва, развилась сильная боль в левой ягодице, которая с каждым часом только усиливалась, потому что часть мягких тканей начала опухать. Все чаще из-за боли Хадсону приходилось сидеть боком, поэтому малейшее покачивание шлюпки оборачивалось для него ужасным мучением. Помимо этого у него были серьезно отморожены руки.
Крепкий трос, связывавший «Уиллса» с «Кэйрдом», каждый раз опускался в воду и снова поднимался вверх, на ледяной воздух. Спустя какое-то время на нем образовалась толстая корка льда. Жизнь восьми человек экипажа «Уиллса» зависела от прочности этого троса. Если он разорвется, что было очень вероятно, «Уиллс» тут же окажется во власти моря и погибнет задолго до того, как команда успеет сбить лед с паруса и поднять его.