Лидия

Когда я садился в пассажирский шаттл, чтобы спуститься с солнечной земной орбиты в вечернюю Москву, Атрей, согласно своему строго рассчитанному курсу, совершал стыковку со станцией на марсианской орбите.

Наши пути расходились снова, и я думал, что это именно то, чего она хотела.

Я опять вернулся на квартиру матери.

Мир вокруг был полон звуков. И людей. Я чувствовал себя как после контузии, когда человеческие голоса, крики птиц, шум проносящихся поездов и сдавленные электронные голоса семафоров превращались в дрожащее и растянутое эхо, словно волны звука отражались от бесконечных городских стен, наполняя ритмичными вибрациями окружающее пространство.

Несколько раз я заставил себя выбраться из дома, чтобы просто пройтись по улице, подышать воздухом, который не отдавал запахом хлора. Но город пугал меня больше, чем космос во время первого полёта на Марс.

Улицы казались огромными, как целые миры, и не замыкались в круг, продолжаясь всё дальше, пересекаясь с проспектами и проулками, скрываясь в тени эстакад — и так до самого горизонта, пока хватало глаз. Толпы людей, вереницы машин на светофорах, скоростные поезда, обдававшие меня пылью и ветром — всё это было нереальным, как голограмма, которую создают лазерные проекторы на станции, чтобы тамошние обитатели меньше скучали по Земле.

Вскоре со мной связались из агентства и объявили новое назначение — грузовая баржа, маршрут Земля-Европа в должности второго пилота. Я был рад, но почему-то забыл уточнить, как называется корабль, к которому меня приписали.

В те дни мне было сложно даже просто заставить себя подняться с кровати.

От нормальной еды тошнило, от городского воздуха кружилась голова. Я валялся в своей старой комнате, опустив тени на окнах, и смотрел выхолощенные официальные новости, в которых по-прежнему ни слова не говорили о войне. Меня никто не искал, никто не писал мне письма, не посылал сообщения по сети.

Пока однажды на задрожал суазор — брошенный, забытый на обеденном столе.

Я был уверен, что пришло очередное извещение из агентства — что меня просят явиться на какое-нибудь интервью, на курсы переподготовки или же сообщают об изменении в карте полётов.

Я небрежно взял суазор со стола.

На экране высветилось имя Лиды — и её старый снимок из соцветия, на котором она стыдливо прятала глаза.

"А это что за корабль?" — спросила Лида, продолжая прерванный много лет назад разговор.

К сообщению была приложена фотография некрасивой космической баржи.

Я долго смотрел в суазор, картинка на котором вздрагивала и расходилась кругами, как отражение на волнах. Экран вдруг начал сбоить, и я даже не мог попасть по кнопкам пальцем.

Лида всё ещё думала обо мне.

Она написала мне с далёкой орбитальной станции, вращающейся вокруг чёрного, притягивающего к себе космическую радиацию шара. Каким-то чудом ей разрешили воспользоваться протоколом для экстренной связи — на несколько минут, быть может, даже на мгновение — и всё лишь для того, чтобы послать мне этот дружеский "привет".

С большим трудом, постоянно промахиваясь мимо экранных клавиш, я набрал Лиде ответ:

"Атрей?"

"Вовсе нет", — написала Лида через минуту. — "Они, правда, похожи — как близнецы-братья. Это Ахилл, и я теперь там. Ахилл уходит через два месяца".

"Со станции?" — спросил я.

"С Земли".

Я выронил суазор.

В тот миг я как будто проснулся. В новостях говорили о новых системах компенсации перегрузок — стереоскопическое изображение неприятно дёргалось с расходящейся амплитудой, изображая тряску при взлёте корабля, — а я вскочил с кровати, отключил электронные шторы и открыл окно, едва не вырвав заедавшую, вросшую в пластиковую раму ручку.

В глаза мне ударил свет настоящего дневного солнца, подул пыльный ветер, в комнату ворвались чьи-то голоса и гул проносящихся по дороге машин.

Уже через несколько минут я шёл по улице к ближайшей станции монорельса, впервые после возвращения чувствуя себя живым.

Я купил цветы — семь едва раскрывших алых роз. Поезд, шедший со скоростью больше двухсот километров в час, казался мне медлительным, как суточный ритм планет, и когда, наконец, я добрался до нужной станции, то вылетел из вагона и побежал изо всех сил — так, словно у меня оставалось лишь несколько секунд на то, чтобы её увидеть.

Я без труда нашёл её дом, поднялся на лифте и вдруг замер у двери её квартиры.

В коридоре стоял тревожный сумрак — можно было подумать, что уже надвигается ночь, и кольцо из прозрачного газа над планетой, подсвеченное солнцем, медленно теряет свой цвет, уступая космическому мраку и звёздам.

Я вздохнул и потянулся рукой к звонку — нас разделяло всего пару мгновений, которые недавно были миллионами миль пути.

Но я колебался.

Я опустил руку.

Меня трясло, как от холода. Я вновь поднял руку, и пальцы мои задрожали. Какая-то пугающая, необъяснимая сила мешала мне нажать на кнопку звонка.

Лида была рядом, за дверью. Она ждала, когда я приду.

Я постарался успокоиться и закрыл глаза.

В коридоре было тихо.