Лидия и другие

- Ради Бога, Надька, я от родителей узнала, но ты больше никому... Леонид Григорьевич судился с женой... раздел имущества. Там столько мне непонятного: срезанная люстра, какие-то детские шапочки, которые вязала его мама. Это же для его детей? А он хочет отобрать! Одного ребенка он от жены отбирает себе. Папа сказал, что в мелочных мужчинах есть что-то смешное.

Надька пожала плечами: какая ерунда!

- Иди и ни о чем не волнуйся: Солодкевич скоро защитит докторскую денег вам будет навалом.

В Дом железнодорожника Лидия пришла, кажется, слишком рано. А потом она вдруг поняла, что до сеанса осталось пять минут - кругом забурлили струи входящей толпы. Солодкевича не было. Вдруг из человеческих струй оформился Александр Юрьевич Грач, рядом с ним, ну очень тесно, стояло какое-то эффектное создание в супер-модном болониевом плаще.

- Выручите меня, умоляю - на билет! Я тут случайно совсем шла мимо...

- Дорогая Лидия, разумеется!-жестом миллионера Грач протянул ей три рубля.-И упаси Бог вас возвращать! Кланяйтесь от меня Анне Лукьяновне и Льву Аронычу!

Начался ликующий мажорный киножурнал: там сеяли, плавили сталь, запускали самолеты, испытывали машины, ткачихи ткали десятки километров ситца, в общем, всеми силами старались развеселить Лидию. Но у них ничего не получилось, пока не раскрылась дверь и в призрачном трепещущем конусе лучей появился Солодкевич. Но появился он с большим добавлением: курсовички и дипломницы мерцающей стайкой потянулись за ним.

Лидия поняла вдруг, что папа прав: Солодкевич смешной человек. Какой-то малолетка, если он это вот все специально сочинил... Фильма она не запомнила. Он закончился, и Лидия первая выскочила из зала. Она направилась в общежитие к Надьке.

В комнате Надьки не было, и Лидия побрела на общую кухню. Там вся в распущенных волосах стояла Инна Разлапова и что-то быстро мешала в кастрюльке, пыхающей зеленым паром.

- Фитиль вывариваю - от примуса, - деловито пояснила она, - знаешь, какой пояс красивый будет.

Лидия заглянула в кастрюлю: там в пузырчатых слоях вилось нечто вроде плоской зеленой змеи.

Лидия хотела спросить, но тут же сама вспомнила, что Надька должна была делать стенгазету.

- А ты, Инна, почему не делаешь "Горьковец"?

- Я еще из себя-то не все сделала, - и Инна озабоченно подлила в варево что-то из уксусной бутылочки и подсыпала краски из пакета. Долго все перемешивала.

Пар побежал вверх с фиолетовыми прожилками, отбрасывая на лицо Инны размытые рефлексы.

Пылая Солодкевичем, Лидия с топотом обрушилась с пятого этажа на первый.

- Что с тобой? - искренне испугался Женя. - Бледная...

Но он тут же спохватился и добавил, набирая привычный тон:

- Словно ты попала под первый трамвай, как Гауди в Барселоне!

Лидии показалось: сердце вскочило на коня. Она замерла, надеясь, что Женя еще произнесет какое-то количество звучных красивых слов. Надька с сигаретой наготове, как мужик, переминалась с ноги на ногу: "Пойдем поговорим!".

Лидия обрушила на Надьку бурные жалобы, а та пристрастно выслушала, потом напоследок затянулась от плюгавого окурка и сказала:

- Ты, девка, не поняла! Здесь все... вообще-то ты должна чуть ли не ликовать. Солодкевич испугался, вот и набрал для уверенности этот цветник ходячий...

Вдруг Лидия резко устала: давай, Надька, ни слова больше о нем.

- Ладно. Вот тебе новость: Фая выходит замуж за Егора. Она сказала, что уже на третьем месяце.

Усталость как будто смыло этим известием.

Лидия встрепенулась: надо бежать в тихое место, домой, зализать раны, а после ванны, впечатляющего ужина и дремоты с книжкой на диване - можно посочинять поздравительные оды на свадьбу Егора и Фаи. Скорее, скорее!

Надька ворвалась в помещение, где камлали над стенгазетой, и метнулась к Бояршинову. Женя в это время стоял возле доски и вещал:

- Несчастные! Вы даже не представляете, как можно нарисовать траву! Вот так рисует Жан Эффель (заскрипел мелом по доске), это три запятых. А вот так изобразил бы Ван Гог - три змейки. На иконах, - он вознес перст, какая-то первозданность.

Надька остановилась. Послушала немного, но на Дюрере (пантеизм, в каждой травинке Бог) безжалостно прервала:

- Слушай, философ, догнал бы ты Лидию, проводил... вы вообще очень дополняете друг друга.

- Что? Лидию? - захохотал Женя. - Эту городскую дурочку, мутирующую в городскую сумасшедшую!..

Все, кто присутствовал, растерялись. Женя и раньше говорил оригинальные гадости, но про окружающий, про отдаленный мир. Своих, которые сердцевина мира, он не трогал. И это мило всех сплачивало, делало своими в огромной мере. По неопытности они не знали, что его нужно было остановить сразу. Теперь все вдруг спохватились... Чтобы отвлечься от тяжелого перекатывания внутри - последствия слов Бояршинова, - они продолжили работу над "Горьковцем". И все они думали: как отомстить за Лидию.

Егор бормотал:

- Конечно, можно обозвать каждый атом, но...

- Но станет ли от этого мир лучше? - закончил Витька Шиманов.

4. Рюмка мести

1

- Но Лидия ничего не должна знать, а то запоет опять: "Да Женя не такой, внутри он гораздо лучше". Есть в ней это пустое интеллигентствование.