Лидуся

– Мы переехали в Германию в военный гарнизон. Место закрытое, людей мало. Офицерским жёнам делать нечего, только с детьми сидеть, да сплетничать. Я от тоски записалась в хор. Помнишь, песня такая была – «Ленин всегда живой…» Вот я солисткой была. Весь офицерский состав собирался нас слушать. И тут Валера приехал. Молоденький лейтенантик, глаза светятся. Как увидел меня на сцене, так и начал за мной по пятам ходить. Ходил и смотрел. Ничего не говорил. А моему Петру тут же, конечно, доложили. Мол так и так, как бы чего не вышло, за женой смотреть надо. Петр уже замполитом был всей части. Его уважали, но и завистников было много, так и ждали, чтобы он проштрафился. В общем, Петр начал вести со мной разъяснительную работу. А я глазами хлопаю, ничего не понимаю, в чем провинилась. Он говорил, мол не важно, виноват или нет, важно, как это выглядит. Если есть разговоры, то не важно, что было на самом деле, а чего не было. Он впервые на меня тогда кричал, обвинял – глазки строю, звездой себя почувствовала на сцене. Запретил в хор ходить. Практически запер меня в квартире. Я месяц там проплакала. Мне было обидно, ничего же не было, в чем я виновата?

– Виновата, раж шлухи пошли, народу шо штороны виднее, – авторитетно комментировала Раиса, – Ну? И чего дальше-то?

– А дальше совсем все ужасно. Муж меня выпустил и перестал третировать нотациями. Просто сделал вид, что ничего не было. Начал задаривать подарками, шубу купил. Я не могла понять, отчего такие перемены? А мне соседка и рассказала, что пока я в квартире рыдала, мой Петр написал рапорт на Валеру за аморалку, его понизили в звании и укатали куда-то за полярный круг.

– Ого, молодец Петр! По-мужжки поштупил, нечего канитель ражводить и на чужих жён пялитьша, – одобрила Раиса, кутаясь в серый пуховик.

– Что же ты такое говоришь? Да что он сделал? Ничего он не пялился! Ему просто нравилось, как я пою. Он же музыкант, на аккордеоне Баха играл! Какие же вы все жестокие, – начала ронять слезы и всхлипывать Лидуся. В этот момент она стала несчастной сгорбленной старушкой, постарев еще лет на десять.

– Ой, да ну ладно, а то я не вижу, как он до ших пор тебя сверлит глажищами! Ты или дура полная, или лукавишь, крашотка.

– Нет, ничего не было и быть не могло. Петю я даже в мыслях не могла предать. Увидела глаза в зале, светлые, восторженные, счастливые, Валерочка так слушал, так смотрел! Ничего за этим стыдного не могло быть. Это мой главный зритель, можно сказать, почитатель! Нет, не любовь, Раиса, там светилась, а восхищение искусством. Как можно путать одно с другим?

– Хватит голову мне морочить! Я тебе не твоя шовешть! Влюблен он был до обморока, это и так яшно! И прально Петька его упёк, прально! В нашем великом гошударштве на чужих жён пялитьша нельзя. Шегодня он на чужих жён шмотрит, а жавтра родину продашт!

Лицо Лидуси впервые стало розоветь. Щеки начали превращаться из бледно-серых безжизненных провалов в возмущённо-красные и живые части лица. Она взмахивала тонкими руками, подчеркивая чудовищную несуразность гадких предположений соседки. Раиса тоже взвилась и спорила, крутя иногда пальцем у виска и вставляя нецензурные крепкие выражения в качестве весомой аргументации своего мнения.

– Прекрати, в конце концов, только я знаю, как было. И не тебе об этом судить, – рассердилась Лидуся, выпрямив вдруг спину.

– Ну и чего, конец иштории? Так и пропал беж вешти Валерий-то? – смирившись с отсутствием альковных интриг в судьбе соседки, пробубнила Раиса.

– Да. То есть… Не совсем пропал. Он писал мне письма.

– Ага! Я ж говорила! Ну что же ты шамое главное не рашкаживаешь!

– Разве это главное? И вообще, что главное, я до сих пор не понимаю. Валерочка мне писал много лет. По одному письму в месяц. Ему было очень тяжело на севере, так как у него астма и еще много других сложностей со здоровьем. Он делился впечатлениями, мыслями. Это были длинные письма. Я читала их по много раз. Это удивительной души человек! Не могу простить себе, что по моей вине оказалась сломана его судьба. Петр сломал. Просто так, от ревности, от страха за свою репутацию. Этого я ему простить не могу.

– Ой, да ты руки его должна была шеловать, что уберёг шемью от кошмара, шплетен, он шпаш тебя дурочку полоумную, возомнившую шебя великой певицей!

– Нет, ты не понимаешь… – грустно заключила Лидуся и замолчала.

Они сидели молча на скамейке, покрываясь белыми крупинками снега и думали каждая о своём. Раиса тоскливо глядела на разваленный фонтан и сравнивала его со своей неудавшейся бабский долей, в которой не было ни мужа, ни любовника. Только одна глухая пустота надежд и жажды справедливости. Сын у нее появился, можно сказать, случайно – после единственного отпуска, проведённого на море в Гаграх. Ей было тогда уже под сорок и хотелось чуда. И этим «чудом» стал местный парень Вардан со жгучими чёрными глазами. Он создал ей чудо, в которое она поверила. Пусть на две недели, но она стала абсолютно счастлива.