Лифчик для героя. Путь самца - 2.

Но ни одна дверь не хлопнула. В полном одиночестве, отсчитывая ступени, спустилась вниз. Сквозь щели входной двери пробивался яркий солнечный свет моей новой жизни. Женское сердце колотилось как ненормальное, будто хотело вырваться из мужской пока еще оболочки. Что если… что если выйду сейчас на улицу… и все? Мозг нарисовал картину: мужское тело в платье, некрасиво и неестественно валяющееся в луже крови под ярким праздничным солнцем. К черту! Ничего не будет. У нас пока не убивают среди бела дня на оживленных улицах. Распахнула дверь, испытывая новые ощущения, как будто в детстве, — среди жаркого дня входишь в ледяную воду… И ступила на тротуар…

Через несколько шагов поняла, что ощущения не очень приятные, что-то мешало под ногами. Посмотрела вниз — конечно, асфальт неровный, весь в мелких камешках, подошвы женских туфелек почему-то делают гораздо тоньше, чем для ботинок, и ноги чувствуют каждую неровность. Придется теперь к этому привыкать, как, наверное, и ко многому другому. Но интересно, почему я не замечала этого неудобства раньше, ведь выходила же на улицу в туфельках? Или же тогда замечать детали мне мешал страх?! Как преступник, который убегает от преследования, может не чувствовать, что бежит босиком по стеклу. А я всю жизнь — босиком по стеклу…

Поймала себя на том, что ловлю взгляды прохожих. Как они меня оценивают, рассматривают или нет? Агрессивные или восхищенные? Но прохожие шли равнодушно. Каждый смотрел сквозь меня, думая о своих проблемах. Времена такие, что каждый занят только собственным выживанием…

«Враг государства»

Бабий день рождения.

Бабе сорок пять.
Баба фотокарточку
Вклеила опять.

Фотограф так же с полным равнодушием посадил меня на стул и щелкнул, тут же позвав следующего, ему некогда рассматривать клиентов. Домой возвращалась спокойно. Уже не следила за взглядами скачущих мимо зашоренных граждан. Это у них проблемы и беды, а у меня праздник!

Фотографии вышли ужасные. Вклеивать подобное в паспорт я не собиралась.

— Вполне нормальные, — оценила Ира. — Ты думаешь, что выглядишь лучше?

Я надулась. Она поняла, что сморозила глупость, и перевела все в шутку:

— Ты же знаешь, что, если фотоальбом маленький, а фотокарточка в нем одна и страшная — это паспорт?!

После такого я психанула окончательно и снова пошла сниматься, но уже в другое ателье.

…К сожалению, все мои труды пропали даром. В паспортном столе заявили, что они не поменяют документы. Это незаконно.

— Но и закона, запрещающего смену паспорта, тоже нет.

— Да. Мы меняли раньше. Но именно сейчас депутаты обсуждают новый закон, как быть в таких случаях.

Спорить оказалось бесполезно, хотя я ходила даже к начальнику паспортного стола, прождав длинную очередь. И сходила в другой паспортный стол, в тщетной надежде, может, они мне помогут. И подумывала уже о том, как и кому дать взятку. И даже купила кодекс. Но во всех этих официальных конторах смотрели как на чумную, стараясь закрыть дверь перед моим носом. Мир рушился. Зачем же тогда меня мучили целый год врачи всех мастей?

Хотя «зачем» я вскоре поняла и даже испытала благодарность: моя нервная система закалилась, как танковая броня. Меня мало волновали презрительные взгляды, брезгливые улыбки и тупые вопросы. Не будь такой жестокой медицинской муштры, я бы сдалась.

Однажды, зайдя по делам в клинику, встретила там Лили. Оказалось, что она получила разрешение на операцию, ведь окончательное заключение ей выдали в другом медицинском институте. Такое случилось потому, что практики у врачей в вопросах транссексуализма еще слишком мало. В итоге одни выдают разрешение на смену паспорта, другие — пола. Но узнать заранее, куда стоит обращаться, просто невозможно.

И снова шахматы: наука против государства.

* * *

Долгий год моей затянувшейся шахматной партии с природой и законом закончился полным кошмаром: умерла мама. Самый близкий человек, который оказался немного на отшибе из-за того, что я так погрязла в игре. Ужасно.

Сознание понимало, что ее больше нет, а подсознание отказывалось верить, и я бродила как во сне. Долго не решалась поехать к бабушке.

— Может быть, не надо говорить ей? — предложила Ира. — Все-таки она старенькая. Вдруг не выдержит.

Думала всю ночь над словами бывшей супруги. Мама — единственная дочь у моей бабушки, да и вообще — единственный ребенок. Такая потеря может подорвать здоровье старушки, но, если ей не сказать, она даже не простится со своим ребенком.