Лифт в преисподнюю

Теперь Геннадий Устинович Чаров превратился в домоседа, напоминая популярного персонажа детективных романов Рекса Стаута мудрого и проницательного Ниро Вульфа, решающего все головоломки не выходя из своей оранжереи, где он ухаживал за орхидеями. Но если для тяжеловесного Ниро Вульфа такой образ жизни был естественным, то для энергичного и подвижного Чарова он казался противоестественным. И все же надо понимать, что любое добровольное заточение лучше, чем казенный дом с камерой на тридцать человек.

Кто и в чем мог его обвинить? За что его можно арестовать? За смерть своего двойника? Свидетелей нет. Он наехал на труп. Убийство Водяного? Того никто не искал. В определенном смысле это и убийством не назовешь, а скорее самозащитой. Смерть труса Дейкина? Да, это умышленное убийство. А где свидетели? Попадись он сейчас в руки правосудия, его пришлось бы отпустить. Но для Чарова даже такой исход превратился бы в полный провал всей его сложной схемы, строившейся на протяжении двух последних лет. Он разыгрывал свою последнюю карту. Это была лебединая песня, после чего можно уйти на заслуженный покой. Если он доведет партию до победного конца. Обвинение в примитивных убийствах его не беспокоило. Он создал в своем воображении коварный, кровавый, жестокий и беспощадный план. Он организовал и создал страшную машину для его реализации, задействовал реальных людей и заставил их пачкать руки в крови. Используя свой авторитет, опыт, ум, внешность, гибкость, убедительность и знание человеческой психологии, Чаров превращал своих сообщников в рабов, пользуясь всеми слабостями, свойственными простым смертным, такими, как алчность, трусость, азарт, ненасытность. Сумел жонглировать такими чувствами, как любовь, вера, преданность. И все это знал о себе только он. Остальные могли лишь догадываться о достоинствах и недостатках великого комбинатора, всю жизнь проплясавшего на проволоке, натянутой над пропастью. Кто-то его боялся, кто-то любил, кто-то ему завидовал. В него верили, ценили, его боготворили, на него полагались. От него всегда чего-то ждали. А значит, он был им нужен. Вот в чем была главная сила Чарова. На свете не оставалось тех, кто его ненавидел. Ненавистники стирались с лица земли, а значит, Геннадию Устиновичу некого бояться. Человек, не имеющий врагов, мог жить спокойно. И даже следователь прокуратуры был на его стороне, потому что пытался найти убийцу Чарова и наказать его. Вот так на сегодняшний день выглядят злодеи. Лишь наивные верят в торжество добра. Куда там! Зло давно уже использует добро в собственных целях, пользуется им, как приманкой для вислоухих простачков, как маской — для циников и скептиков, не верящих ни в Бога, ни в черта.

На этом и поставим точку в рассуждениях на тему, что такое хорошо, а что такое плохо.

Через генерала Игнатова Чаров кое-что узнавал о следствии. Но щупальца Игнатова не дотягивались до прокуратуры. Он мог пользоваться только источниками из УВД. В частности из научно-технического отдела и уголовного розыска.

Чаров негодовал. Трифонов делал странные ходы, на первый взгляд непонятные. Элементарные вещи оставались незамеченными. Трифонов не мог понять, как убитый в квартире Чарова вор Рубцов туда попал, как в его квартиру проник убийца Рубцова? Элементарная вещь. Эксперт-криминалист не исследовал по-настоящему связку ключей, найденную у трупа на шоссе. Квитанцию нашли, бирку от химчистки нашли, личность установили. А следы воска на ключах не заметили. Проморгали.

Похоже, Чаров, как фанат-болельщик, очень болезненно относился к промахам Трифонова. Хорошо еще, что ему не приходило в голову позванивать следователю домой, давать советы, делать подсказки таинственным голосом, как это нередко бывает в западных детективных фильмах, или того хуже, сообщать с издевательской усмешкой о готовящемся новом убийстве. Ничего этого Чаров делать не собирался, но мысль о том, что некоторые улики придется подбрасывать следствию, уже не раз приходила ему в голову.

Чаров видел только одну сторону следствия, обратная сторона была так же недоступна, как невидимая часть лунной поверхности, и он в этом убедился, когда Рябой доложил о появлении в его лагере новичка, выдающего себя за беглого авторитета. В том, что «казачок» засланный, Рябой не сомневался. Такого волчару, как Рябой, на мякине не проведешь. К тому же паренек не имел наколок, а все, кто сидел в той зоне, из которой новичок попал в артель, имели свое клеймо.

Чаров предложил не трогать парня. Наоборот, ему надо показать часть изнанки артели, а потом дать возможность уйти. И неплохо бы в деле парня проверить.

— Вишневый «мерседес» сделал? — спросил Чаров.

— Готов. Как новенький.