Лига мартинариев

Лицо его передернулось, будто я напомнила о чем-то неприятном.

— Лучше все-таки поговорить. Объясни ей, что так в конце концов нельзя, — он тряхнул головой, и с волос его полетели брызги. — Если бы ты знала, как она меня мучает. Невыносимо! Только почувствует, что мне больно, и давай ковырять, чтобы еще сильнее, чтобы еще… — он задохнулся от горечи, будто сейчас разговаривал не со мной, а с Лидкой. — А сама при этом смеется. Я кричу: «Не надо, прекрати!» А она в ответ: «Зачем обижаться, дорогуша? Это глупо…»

Он вновь замолчал, вслушиваясь в мелодию. Я не понимала из его слов ничего.

— Ты все-таки моя жена.

— Бывшая, — уточнила я.

— Неважно. Все равно жена. Пойдем сейчас к Лидке, и ты ей все расскажешь.

— Что — все?

— Как надо любить. Ты-то меня любила, я знаю. И сейчас любишь. Ты ее научишь — и она меня пожалеет.

Он вскочил и полез в шкаф, позабыв, что его вещей там давным-давно нет. Недоуменно порылся в моих тряпках, наконец опомнился, хлопнул себя по лбу и побежал в ванную одеваться. «Учить жалеть»… Кое-кого я пыталась научить этому искусству. Но, насколько я знала Лидку, здесь случай безнадежный…

Пока мы шли — а идти было два квартала, — он все время глядел на часы и бесцеремонно подталкивал меня в спину, будто опасался, что мы можем опоздать. За этот год он сильно изменился, и я не могла понять, зачем он вообще пришел. Не уговаривать же Лидку полюбить его, в самом деле.

Город у нас немного странный, нервный какой-то, будто весь сведенный судорогой. Хотя внешне многие находят его привлекательным. Впрочем, нервные женщины часто пользуются успехом у мужчин. Так и наш город привлекает, тревожа. Впрочем, за последние годы он сильно принарядился — обветшалые фасады заново отштукатурили, ярко раскрасили и снабдили новенькими дверьми и крылечками. Особенно популярными сделались елочки и туи в кадках и огромных керамических горшках после того, как Старик завел их перед мэрией. Весь город можно сравнить со старой тусклой серой вещицей, лишь местами, в сердцевине, она сверкает аляповатой позолотой, тогда как края облуплены и серы. Нарядность всегда для избранных — как норковое манто для шикарных любовниц. Остальные по-прежнему носят примитивные мешки с выпушкой искусственного меха.

Старые блочные коробки окраин остались прежними. Обветшавшие и вот-вот грозящие рухнуть в ожидании затянувшегося капремонта, они сбились в кучу, теснимые частными коттеджами, безвкусными, несоразмерными, с бесчисленным количеством окон и дверей по фасаду. На коттеджах все помешались. Идешь по улице — глядь, там, где вчера был сквер — торчит коттедж, или на месте старой бани — целая грибница.

Сашка жил в девятиэтажном доме на третьем этаже в крошечной квартирке, почти такой же запущенной, как и мой полудомишко.

«Зря иду, — подумалось мне, — Лидка еще вообразит, что я пришла унижаться, вымаливать Сашку назад… А, ладно! Пусть думает, что хочет. Мне плевать… То есть, не плевать, конечно, но я могу потерпеть, лишь бы Сашке немного полегчало…»

В вонючей темной парадной, обжитой подрастающей детворой да кошками, Сашка вдруг схватил меня за плечи, встряхнул, как куклу, и выкрикнул уже вовсе безумное:

— Сначала они сделали из меня дойную коровку. Теперь хотят, чтобы я стал погонялой. А я не буду, сказал, не буду и все! И плевать на всех несчастненьких, которых они пригревают…

Я из его воплей поняла лишь одно: ему невыносимо плохо.

Лидка сидела на кухне в розовом махровом халате на голое тело и ела пельмени со сметаной. Пельмени большие, круглые, с узорным краешком — такие делают только в ресторанах Ораса. Замечательно вкусные пельмени. Мне сразу захотелось есть. Просто зверски.

— Сейчас перекусим, — потер руки Сашка. — Присаживайся, Ева, — и пододвинул в мою сторону колченогий табурет.

— Пельменей больше нет, — радостно сообщила Лидка и промокнула губы кухонным полотенцем сомнительной чистоты.

— А что есть? — растерянно пробормотал Сашка, сразу потерявшись, вид у него сделался виноватый, жалкий.

— Не знаю. У тебя всегда со жратвой напряженка.

— Ну тогда выпьем… — он неожиданно развеселился, сгреб на край стола грязные тарелки, достал из обшарпанного шкафчика початую бутылку «Смирновки» и стопки. — Девочки, отметим встречу, — бормотал, разливая водку по стопкам. — Ева, ты давай, говори, — Сашка слегка подтолкнул меня в бок, напоминая о моей миссии. — Она тебе сейчас все объяснит, — шепнул, наклоняясь к Лидке, и заговорщицки при этом мне подмигнул.

— Что — всё? — соперница брезгливо передернула плечами, будто отгоняла надоедливую муху.

На Сашку в эту минуту она смотрела без всякой приязни.

Глаза у Лидки удивительно красивые, прозрачные, немного навыкате. Загадочные глаза. Вообще, она из тех красоток, при виде которых у всех мужиков поголовно начинают течь слюнки. Только Сашка-то не из тех парней, кого удостаивают вниманием подобные фифы. Странно, как они вообще сошлись. В их союзе было что-то неестественное.

— Пришла забрать его назад? — Лидка окинула меня взглядом, исполненным невыразимого презрения. — Не выйдет. Я буду держать его на привязи, сколько захочу.