Лига правосудия

Гуров, поняв, что Крячко, видевший его состояние, просто не хочет маячить у него перед глазами, только махнул рукой, а того уже и след простыл. Лев пошел к Косареву и, предвосхищая все вопросы, сказал:

— Показания свидетелей ничего нового не дали. Теперь вот что, вам переводчик счет за работу выставил?

— Михаил Ильич его уже оплатил, — успокоил его майор. — О вашем переезде…

— Не надо, — поморщился Лев. — Я уже понял, что прошла команда и никто в этом городе нам комнату не сдаст. Нет, Стас, если хочет, может съезжать, а я в гостинице поживу. Меня интересуют заявления о пропавших за период с осени 2003-го до весны 2006 года. Что-то уже нашли?

До неприличия обрадовавшись, что Гуров сам закрыл вопрос с переездом, Андрей Федорович показал ему на стопку дел:

— Вот, пока только это, но и участковые, и в райотделах вовсю работают, так что к вечеру еще привезут. А вещи ваши вот, — показал он на сумки.

— Попозже заберу, — пообещал Лев и, взглянув на стопку, не выдержал и воскликнул: — Да черт побери! Я вам что, проверяющий, что ли? Вы думаете, я не знаю, как такие заявления у вас хранятся? Да в одной кипе лежат! А тут вдруг на каждое заявление разыскное дело завели! Только заявления давние, а папки новые! Хоть бы их пожалели! В общем, скажите своим, чтобы не выпендривались, а тащили все как есть!

Он вышел, а Косарев, чертыхнувшись от души на то, что его балбесов жизнь ничему не научила, да и сам он лопухнулся, позвонил подчиненным и сказал, чтобы действительно не выделывались, а несли все что накопилось, и поскорее.

Пока Лев разбирался с делами, Крячко уже нашел не только детдом, но и очень говорливую собеседницу-старушку, которая всю жизнь проработала там кастеляншей. Такой источник информации, который собирает все сплетни со времен незапамятных, был воистину бесценным.

— Бывший директор-то? С орденами? — переспросила старушка. — Так это Зотов Олег Павлович. У нас его здесь все Палычем звали, за глаза, конечно. Он как с армии ушел, так немного спустя сюда устроился — им с женой детишек Бог не дал, вот они и решили хоть так к ним поближе быть. Жена его, Лизонька, врачом здесь была, а он, стало быть, директором. Он не то чтобы злой был, но уж очень жесткий. Требовал, чтобы все было, как в армии, чтобы дисциплина такая же. А дети — они ведь дети и есть. А наши, кто без родителей растет, особенно. Может, в душе он и добрый, а вот виду никогда не показывал, но детишек любил, это сразу видно было. Лизоньке здесь ох и тяжело приходилось — городская же! А у нас что?

— А что? Двухэтажный дом, капитальный, крепкий… — начал было Стас, но старушка тут же замахала на него руками.

— Да что ей толку с того капитального? Жили-то они в городе. А удобства где? На дворе! Вода из крана есть, а слив? Помои-то на улицу таскать надо! А стирать? Это сколько же надо воды нагреть! А она ко всему этому непривычная! Ну, белье-то постельное я у нее потихоньку брала, да к общему подкладывала — мы же в прачечную сдаем, все ей облегчение. А остальное?

— Ну, здесь-то у вас наверняка и душевая, и туалет внутри — не на улицу же детей гонять, — возразил Крячко.

— Вот тут-то она и мылась потихоньку от мужа — ему же дисциплина важнее всего! Как же так? Его жена будет привилегиями пользоваться!

— Да, суровый был человек, — покачал головой Стас.

— И не говори! И на язык невоздержанный! Скажет, бывало, а потом небось сам сто раз пожалеет, а виду не показывает! Резкий он был, вот! — подобрала она нужное слово.

— Ох, как мне все это знакомо, — рассмеялся Крячко, подумавший в этот миг о Гурове. — А отомстить ему никто не пытался?

— Нет, а ведь следовало бы. Однажды так человека опозорил, да еще перед сыном, что даже мне вспоминать неудобно, — начала она и осеклась, но тут же быстро добавила: — Да и других тоже!

— Знаете, если бы кто-нибудь меня перед сыном опозорил, я бы ему морду набил! — заявил Стас.

— Да стал бы Егорыч с ним, калекой, связываться! Только себя позорить! У Палыча же левой ноги до колена не было — в первую чеченскую потерял! Потому и из армии ушел. У него и пенсия военная была, и инвалидность!

— Так это он Илью Егоровича перед Михаилом опозорил? — воскликнул Стас.

Поняв, что проболталась, старушка отвернулась и засопела.

— Ну, мне-то можно сказать, — начал уговаривать ее Крячко. — Я вчера у Ильи Егоровича дома в гостях был, очень душевно мы с ним посидели, за жизнь поговорили. И с сыном его я знаком. Ну, чего страшного случится, если вы мне расскажете? Все уже быльем поросло!

Кастелянша колебалась: с одной стороны, и поделиться хочется, а с другой стороны, Егорыч не тот человек, с которым можно шутки шутить.

— Честное слово, я никому ни звука, ни ползвука, — торжественно сказал Стас.