Старик вышел на высокое крыльцо, встал на краю верхней ступеньки и молчал, а ждавшие его на улице охранники тут же оказались рядом с ним, бдительно посматривая по сторонам. Толпа состояла в основном из женщин, причем лица некоторых из них были уже действительно расцарапаны, а волосы пребывали в отнюдь не художественном беспорядке, но попадались и старики. Из нее раздавались разные выкрики, порой и угрожающие, но при виде Сидоркина все стали потихоньку успокаиваться, а потом и совсем смолкли. Выглядел сейчас Егорыч как могучий, старый, мудрый дуб над мелкой, неразумной порослью. Дождавшись абсолютной тишины, он начал говорить:
— Люди добрые! Вы меня хорошо знаете. И о том, как я душой за детишек болею, тоже. На детский дом деньги даю? — Ответом ему был нестройный хор голосов. — На церковь жертвую, чтобы воскресная школа там работала? — В ответ все одобрительно загудели. — Вот и сейчас я, слухи эти поганые узнав, сюда пришел. Разговаривал и с Косаревым, и с полковником московским. Так вот! Истинный вам святой крест, — он размашисто перекрестился, — нет у нас в городе никаких педофилов!
— Люди зря говорить не будут! — выкрикнула из толпы какая-то женщина.
— Смотря какие люди, — возразил Сидоркин. — Бывают и такие, что услышат звон, да не знают, где он. Или мне вам про ядовитых змей с собаками-людоедами напомнить? Вон герой стоит! — показал он на Новикова. — Мало того что разговор начальства подслушал, так еще и Варьке все растрепал, а у той ума меньше, чем у курицы, вот и пошла языком чесать!
— Значит, разговор-то был, — не унималась все та же женщина.
— Был! — честно ответил старик. — Только говорили о делах давних и не у нас произошедших! Дайте-ка мне сюда Женьку! — Разглядев в толпе старика с клюкой, он обратился к нему: — Митрич! Дай-ка мне свой подожок на время!
Перепуганного Новикова толпа пинками и толчками прямо-таки вынесла к ногам Сидоркина:
— Дядя Илья! — заскулил тот.
Егорыч, нагнувшись, уцепил его за ухо и заставил подняться, а потом, опять же за ухо нагнув его вниз, начал охаживать палкой по спине, приговаривая:
— Это тебе, чтобы пост свой не бросал! Это, чтобы под дверью не подслушивал! Это тебе, чтобы языком направо-налево не трепал! А это за то, что меня вовремя не послушался и на дуре женился! — Выдохшись, он отпустил ухо парня и устало проговорил: — А теперь пошел прочь! И пусть все знают, что не родня ты мне больше! Из полиции тебя, считай, уже выгнали, а я тебя к себе на работу не возьму — мне дураки не нужны! — Парень рванул сквозь толпу, получая по дороге новые пинки и оплеухи. — Ну, все! Расходитесь по домам! А то у баб небось еще и обед не сварен, и полы не метены! И живите спокойно — никаких педофилов в городе нет!
Бурно обсуждая произошедшее, толпа начала расходиться. Наблюдавшие за происходившим из дверей Стас, Косарев и Фомин вышли на крыльцо.
— Ну, Егорыч, ты и сила! — восхитился Крячко.
— Дай вам Бог здоровья, Илья Егорович, — благодарно сказал Андрей Федорович. — Меня бы они и слушать не стали.
— Угробите вы меня раньше времени, — покачал головой старик. — Кому от этого лучше будет? Ладно, поеду я домой — своих-то мне надо успокоить.
— Подожок-то мой отдай, — подсунулся к нему Митрич. — Рано тебе еще с ним ходить, хоть ты и старше меня. Эк ты им размахивал! Как Илья Муромец дубинкой! Хорошо, что не сломал!
Сидоркин уехал, площадь перед управлением опустела, и Косарев подозвал к себе стоявшего в стороне пэпээсника:
— Где вас черти носили?
— Так подъехать — подъехали, а через толпу пробиться не смогли, — объяснил тот. — Ну, не дубинкой же мне было людей разгонять? Вот и стояли, ждали, чем дело кончится.
Тут Крячко, глянув на часы, спохватился:
— Мне же в химчистку надо, а то у меня Гуров из номера выйти не может. Он же меня с башмаками слопает!
Отказавшись от машины, Стас быстро пошел в химчистку, но, поскольку в первый раз он шел туда с Фоминым и за увлекательным разговором о грядущих бытовых удобствах и перспективах домашнего питания как-то не очень запомнил дорогу, теперь ему пришлось внимательно смотреть по сторонам. Он уже прошел мимо какого-то учреждения, когда до него дошел смысл висевшей возле дверей вывески. Крячко резко развернулся и вошел внутрь — это было районо. Предъявив удостоверение и попутно обаяв всех женщин, независимо от возраста — а уж это Стас умел, он уже через пятнадцать минут сидел и смотрел личное дело бывшего директора детдома Зотова Олега Павловича. Выписав оттуда все, что ему было надо, и мило распрощавшись с женщинами, Крячко уже с улицы позвонил Орлову и попросил:
— Петр! А подними-ка ты свои армейские связи и выясни, где служил капитан Зотов Олег Павлович, уж очень он меня интересует! И информацию передай лично мне, потому что Лева сейчас основной версией занят, так что нечего его отвлекать — вдруг моя пустышкой окажется? — и продиктовал тому все необходимое.