Лига выдающихся декадентов

– Знаю ваши книжки – сердечные, уютные. Подумала, человек вроде вас не осмеёт моих чувств и предчувствий, моих страхов, не отмахнётся. Вашу гостиную посещал Боря. Кому как не вам довериться? Все кругом очарованы Минцловой.

– Позвольте, голубушка, а кем вы приходитесь Борису Николаичу? – сказал Василий Васильевич с таким выражением, будто это не вопрос был, а скучная даже ему самому, но необходимая нотация.

Барышня потупила взор:

– Никем, – вымолвила едва слышно.

– А что у вас было? – с деланной наивностью допрашивал хозяин.

– Было – ничего…

– Зачем же в заблуждение меня…

Издав смешок совсем иного рода, чем звучали до сих пор, Василий Васильевич словно уснул на полуслове. Мариэтта минуту напряжённо ожидала продолжения, но, догадавшись, что аудиенция окончена, запаниковала:

– Умоляю вас поверить мне! Это гнусная дама!..

– Конечно, милейшая, – холодно отвечал Василий Васильевич. – Совершенно с вами согласен.

– Минцлова уговаривает Борю бросить писать стихи!

Хозяин кабинета впал, должно быть, в крайнюю рассеянность, потому что отозвался с опозданием:

– Охотно верю, но… прошу простить: занят чрезвычайно. Ворох статей в работе: «Новому времени» – восемь передовиц ежемесячно представь, «Русское слово» заказали статеюшку, и «Земщина» взыскует моего участия. Увильнуть отеческий долг не позволяет: четырёх дочерей и сынишку надо кормить. Ничем не могу!..

– Вокруг неё целая шайка!.. – отчаянно крикнула девушка.

– Да-да. «Верные личарды», – не удержался от сарказма хозяин. – Варенька!.. Не нужно чаю! Гостья уже прощается!

– Они спиритическую доску крутят, духи Нерона и Мазепы призывают!

– Кто ж в наши-то времена этим не балуется?

– У Минцловой и её личард – знак: крест с петелькой на маковке!

Василий Васильевич насторожился, мгновенно пенсне нацепил и, воззрившись на гостью, подбодрил её, вздрогнувшую от резкого движения, вопросом:

– Металлический кругляш? С гравировкой?

– Нет! Подвеска за петельку.

Тут хозяйка заглянула в кабинет:

– Васенька, звал ты?..

– Нет, ничего, – и тут же, с загоревшимися глазами, плеснул звенящим по-мальчишески голосом: – А впрочем, мой друг: организуй-ка нам чёрного чаю, с вареньем, с малиновым!

* * *

В квартире по адресу Таврическая улица, дом 25 обитало множество постояльцев, зажившихся и даже укоренившихся в чужом доме. Пробуждались они поздно, иные – в те часы, когда добропорядочные обыватели делают приготовления ко сну. Но эта парочка даже среди здешних чудаков выделялась, хотя бы тем, что почтила присутствием полдник. Впрочем, только присутствием, не вниманием: яйца всмятку, не будь зажаты выемками подставочек, с обиды укатились бы, неуклюже вихляясь, обратно в кухню. Смирный молодой человек пожирал вместо завтрака – глазами – бумажный листок с черкнутыми во тьме ночи строчками, и сам был пожираем, опять же – глазами толстой женщины, которая, казалось, была призвана в этот свет, чтобы таких смирных мальчиков распекать:

– Что за жанр? Мешанина, а не жанр! «Недобуколика»? Вы – читающей публике: гляньте сектантов, соприсутствуйте на оргии! А ваши герои? Интеллигент, забравшийся в глухую деревушку. Студент-мистик. Провокатор тайной полиции. Вы задумали галерею портретов современности? Невыносимо избитый приём. Гоголь в «Мёртвых душах» целый вернисаж сотворил.

Молодой человек согласно качал головой, благодаря чутью – всегда в нужные моменты, хотя был погружён в космическую туманность мыслей и от своего листка не отрывался.

– Начинается буколикой, а заканчивается – бунтом. Как у Достоевского в том неудачном романе, – увлечённо рассуждала Минцлова, дирижируя себе лорнеткой. – И ещё: у вас – порнография. Кого, Боря, хотите своею откровенностию облагодетельствовать? Гимназистов? Студентиков, какие ходили к папе вашему, профессору математики? – Лорнетка отмахивала такты подобно метроному: – Подполье. Убийства. Оргии. Чёрный лубок для взрослых мещан. Вы множите хаос, Боря! Ваш «Голубь серебряный» – сплошное косноязычие! Признайте, Боря: проза – не для вашего пера! Простите за резкость, но зуд, толкающий к этаким сказочкам, нужно лечить, и чем скорее, тем лучше. Через десять лет слезами ведь омоетесь над кипою неприкаянных рукописей! Решение одно: в печку, без промедления! Боря, да вы смотрите ли… слушаете?

Лорнетка вздрагивала в воздухе, словно маленькая птичка, быстро-быстро взмахивающая тоненькими, на солнце просвечивающими крылышками.

Борис Николаевич Бугаев поднял на неё мутные глаза:

– Отчётливо вас слышу, Анна Рудольфовна.

Минцлова с ненавистью воззрилась на листок: