Лиюшка

— Работа есть работа, что ж…

Он тихонько положил на ее плечо руку, заглянул в глаза:

— Прощай, Валюша! Кто знает, может быть, когда-нибудь и увидимся!

— Может быть, — тихо сказала она, опуская повлажневшие глаза.

— Яков Адамович, я вам доставил столько хлопот…

— Ну что вы… — они столкнулись глазами, поняли друг друга.

Он, уже не глядя на Валю, помахал всем рукой и захлопнул дверцу.

Вскоре машина остановилась и он пошел к вертолету, поздоровался с пилотом, забрался и сел. Потом он еще видел на узкой черточке дороги газик и Якова Адамовича в белом халате.

А еще он посмотрел вниз и в сторону и увидел деревню в междуозерье, тот дом и отвернулся от иллюминатора. Стал смотреть вперед, в голубое небо.

«Когда-нибудь я снова встречу ее», — облегченно подумал он. И сразу утихла его душа, стало, уверенно и спокойно.

Весна Кедриных

1

Черная «Волга» ползла медленно, неохотно, а то и совсем останавливалась на весенней, размытой дороге.

— Ду-урак! — обозвал себя Кедрин, снял шляпу и положил на сиденье рядом с собой. — Дернул же леший ехать без шофера. А теперь вот загорай.

Шофер в эту поездку ему был не нужен, потому что он, солидный человек, директор большого завода, кинулся на вокзал искать женщину.

А поезд ушел.

Анна так и не успела сказать ему тогда ничего определенного. И он ей не сказал ничего, что касалось бы их будущего. Просто она позвонила с вокзала, сказала, что срочно уезжает в командировку, далеко и надолго. У него в это время закончилось совещание, начальники цехов и отделов спорили, переговаривались и двигали стульями. Он, виновато ерзая в кресле, при людях произнес какие-то обыденные слова вроде «жаль, зачем» — тянул и мычал в трубку глупое, ненужное: «М-да-а»…

И когда прервали их разговор и все вышли из кабинета, он спохватился, захотел увидеть Анну, проводить. Быстро оделся, вышел и завел машину.

Теперь вот маятная дорога с вокзала. Что-то, видно, с мотором. Он посмотрел на часы. Через полчаса разговор с министром. В шесть вечера встреча с чешской делегацией, в семь партактив. В кармане телеграмма: «Приезжаю десятого Андрей». Андрей, старший сын, был на преддипломной практике, на южном заводе.

Министра Кедрин знал давно. Когда-то, до войны, Суздалев был директором одного из сталинградских заводов. Кедрин после окончания института работал там же мастером в мартеновском цехе. В сорок втором завод вывезли на Урал. И сразу же в лютые холода начали строить новый. И вот прошли годы. Суздалев в Москве, а Кедрин все на Урале. Он несколько раз заговаривал об уходе. Устал валяться по больницам со своими болячками, нажитыми в военное время, устал спорить с сыновьями об их месте в жизни, устал от своей холостяцкой неустроенности. Да и людей было стыдно. Ему казалось, что все думают: «Вот, мол, работничек». И когда он покорно лежал на больничной койке, то первое время замечал на лицах сотрудников сострадание, а потом, казалось, неловкость: как бы поделикатнее изложить очередную просьбу. Он понимал все это и не мог скрыть обиду на свою беспомощность.

«Много ли я наруковожу заводом с больничной койки?» — думал он, переставляя телефон с тумбочки на кровать.

— Женя, что с прокатом у нас? — спрашивал он главного инженера. — Ах ты, молодцы! Ну, а сталь как сегодня? Великолепно, Женя! Догоним! Как печь доменная? Дышит. Когда мы ее должны остановить на ремонт по графику? Вчера! Немедленно останавливай! Мало ли что будет просить этот краснобай Лукин. Ему надо премию, а нам как бы аварии не случилось. Я прошу тебя! Женя, звони чаще… Ну, батенька, извини, Елена Михайловна пришла укол ставить. Пока!

Евгений Иванович не очень-то старался выполнять приказ, звонить чаще. Он все щепетильные дела откладывал до прихода Кедрина, зная, что директор решит их легко и быстро. А в больницу звонить — тревожить.

За день Кедрин уставал от разговоров. К вечеру поднималась температура, и дата выписки снова отодвигалась. В такие дни он еще острее понимал, что заводу нужен молодой, хваткий директор, и старался доказать это министру. Суздалев отшучивался, посмеиваясь: «Я ж вот тяну. А ты чего? Женись. Вмиг всю хмарь — как рукой снимет. Чего холостуешь? На меня не смотри. Я старше, да и прирожденный бобыль. Знаешь, я их как-то боюсь, женщин. А у тебя сыновья… Глаз нужен… В общем давай-ка, брат, не чуди. Работай. Завод — не мяч, кому попало не отфутболишь…»

Снова возвращаться к подобному разговору Кедрину не хотелось. Тянул. Работал. И вот сегодня, он знал, что Леонид Платонович будет спрашивать о реконструкции мартеновского цеха — вместо девяти месяцев по графику строители шагнули уже в десятый. Печи стоят, план по стали не выполняется, а конца строительным работам еще не видать. Этот цех министру был дорог, потому что он, будучи директором, радовался тогда со всеми первой плавке этого завода в сорок втором году. Спросит он и о неудавшейся плавке этих дней. Спецмарка. Дорогая. Такую еще никто не варил. Но Кедрин был убежден, что на его заводе сварят такую сталь. Варили же предыдущие.