Лик Архистратига

— У нас ничего нереального, а тем более, ненастоящего, не бывает, — уверил его камзольный господин. — Людям нравится выглядеть много лучше, чем они есть на самом деле. А вы, друг мой, не составляете особой тайны. Вспомните, по утрам вас обычно посещало бездонное ощущение пустоты, вины перед всем миром неизвестно за что. Человек зачастую кажется самому себе тлеющим огарком не потухшей ещё свечи в непроглядной и неразрушимой ночи. Мне помнится один из близких вам, мой друг, философов когда-то сказал: «…Или я погасну, как свеча, которую задувает ветер, но которая сама устаёт от себя и пресыщается собою, — выгоревшая свеча? Или, наконец: задую ли я сам себя, чтобы не выгореть?» [30]

— Да, — робко признался русский. — Иногда по утрам меня посещали такие мысли, но откуда вам?.. хотя, что я говорю!

— Вы, насколько я помню, — нахмурил брови камзольный господин. — Вы даже дворянского роду-племени и стать советским графом у вас пока что никак не получается.

— Большевикам не нужна литература, тем более, русская, — упаднически заключил Алексей Николаевич. — Да и Россию они ненавидят ещё посильнее, чем царь Пётр в своё время.

— Царь Пётр?! — живо спросил камзольный, и ехидная улыбка облагородила его тонкие губы. — Знаете, милейший, это мысль! Именно поклоняясь Петру, так ненавидящему своё царство, вы получите то, что ищете.

— О чём вы? — не понял Алексей Николаевич. — И, может быть, всё-таки представитесь? Хоть буду знать, от чьей руки приму смерть.

— Ах, да! — воскликнул камзольный собеседник. — Совсем забыл отрекомендоваться: граф Сен-Жермен к вашим услугам.

— Сен-Жермен? — удивлённо воскликнул русский писатель. — Насколько я помню, наша страна должна благодарить вас за излом истории?! Ведь именно вы являетесь духовным учителем и наставником Екатерины Великой!

— Да ну вас, — отмахнулся граф. — Я приезжал в Россию только для того, чтобы помочь своей давней знакомой принцессе Фике влезть на российский трон. Знаете, дамам такие дела иногда бывают не под силу. Это совсем не то, как, скажем, заманить в постель братьев Орловых.

— Уж не пришлось ли вам, граф, держать свечку у постели и попутно давать ценные указания? — хмыкнул Алексей Николаевич.

— А вот это вас совсем не касается, — парировал Сен-Жермен. — Лучше о своей драгоценной шкуре позаботьтесь.

— Зачем? — удивился писатель. — Чему быть, того не миновать!

— Поэтому вы и беседовали по ночам с Господом чуть ли не на равных? — усмехнулся Сен-Жермен. — Дескать, Ты, Создатель, подарил мне жизнь, хотя я ничуть не просил. Что ж, чему быть, того не миновать! Однако я имею право лично отказаться от Твоего подарка и не ждать, пока озверелые большевики потащат на Лубянку! Ведь так?

В обвинительных речах неизвестно откуда появившегося графа было столько правды и невысказанных вслух мыслей, что Алексей Николаевич даже ужаснулся, хотя напрочь забыл, что такое — правда? Во всяком случае, на лице и теле все его чувства проявились покраснением, потом мертвенной бледностью. Сен-Жермен бросил мимолётный взгляд на лицо писателя и удовлетворённо улыбнулся. Ему удалось выбить готового к жертвоприношению агнца из состояния фатального исхода и вернуть хоть какую-то жажду жизни. Русский снова зашевелился, стянутый сверху и снизу прочными досками, но освободиться от пут никак не получалось.

— А теперь пришла пора, — Сен-Жермен сделал театральную паузу. — Теперь пришла пора познакомиться с пламенем онгона. Тот, с кем ты спорил по ночам, просил передать тебе: «Я есмь огонь внутри себя, огонь служит мне пищей, и в нём моя жизнь». Поэтому, самое время испытать, действительно ли ты Сын Божий, каким себя представлял с детства? Истины никогда не найдёшь, не окунувшись в поток Вселенской энергии.

С этими словами кто-то приподнял Алексея Николаевича с мраморного пола, и писатель почувствовал, как деревянный бутерброд кладут на жертвенник. Две волны над головой писателя, две разноцветные полоски потолка схлестнулись в борьбе за место под солнцем. Одна голубая, успокаивающая, всеохватная, несла в себе отрицательную энергию: «Бесспорно, есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них — о тех, кому лучше умереть, ты будешь озадачен, почему считается нечестивым, если такие люди сами окажут себе благодеяние, почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой». [31]

С другой стороны набегала зелёная тугая струя противоположных мыслей, стремлений и чувств: «Известно ли вам, что вечная слава ожидает тех, кто, получив от Бога в долг свою жизнь, отдал её обратно в соответствии с законами природы и тем самым сделал Богу приятное? Душам же тех, чьи руки безумно учинили над собой насилие, уготованы самые тёмные закоулки Аида». [32]

— Но я не согласен приносить себя в жертву! — завопил, что было силы писатель. — Я столько ещё должен сделать в этом мире! У меня ещё столько задумок! Я не дописал своего самого важного романа! Я не хочу уходить!