Лик Архистратига

Дорога в предгорье Тибета размеренно уходила под копыта послушных мулов, привычно шагающих по северной Индии. Природа в этих местах была очень своеобразна, можно сказать, не поддавалась никакой человеческой логике. Только что дорогу окружали непроходимые джунгли, создающие над колеёй зеленую крышу и, проезжая там, путнику казалось, что он пробирается сквозь живую лесную трубу. Но перед предгорьем джунгли отступили. Здесь можно было увидеть только карликовые секвойи, багульник, тамариск и лепившийся во многих местах к камням вместо зелёной травы сизый лишайник. Даже птицы, животные, да и люди не особо совались в эти неприютные места. Только совершенно случайно где-то свистнет суслик или шмыгнет заяц в густой траве, удирая от лисы.

Такие места совсем не диковинка для гор, однако, даже среди диких непроходимых перевалов возникали странные энергетические зоны, где люди вдруг начинали ни с того, ни с сего смеяться, плакать, танцевать, бить себя в грудь от горя. В общем, много чего могло случиться с путешественниками, попавшими ненароком в эти места. И такое пятно было вовсе не единственным.

Намного севернее, в горах было озеро Зайсан, куда впадал Чёрный Иртыш. Вот эту реку из-за таких вот природных выворотов недолюбливали ни афганцы, ни персы, ни китайцы. Да и какому путнику может понравиться, если у него под ногами скалы вдруг разъезжались в стороны, а человек начинал падать в бездонную пропасть?

Падение заканчивалось всегда одинаково: скалы вокруг возникали снова, будто бы никуда и не исчезали. Но путешественник, выжатый как лимон парением над пропастью и неожиданным орлиным полётом, тут же измождено падал на землю, где растекался, чуть ли не лужей — всё, что оставалось от могучей человеческой личности.

После завершения полёта над пропастью путник ещё некоторое время оставался в сознании и, если к нему успевали приблизиться другие участники экспедиции, он сообщал только, что летал, что падал и больше ничего. Потом душа окончательно покидала изуродованное, фактически раздавленное в лепёшку физическое тело. Остальные члены экспедиции, оставшиеся в живых, тут же возвращались назад, и с паническим страхом рассказывали о случившемся. Выжить в таких полётах удалось немногом, поэтому Чёрный Иртыш обходили стороной.

И ещё одно белое пятно тревожило местных жителей удивительными энергетическими выходками живой природы. Много севернее Тянь-Шаня, за киргизскими степями протянулась к Холодному великому морю цепь Рипейских гор, в середине которых, рядом с речкой Сылвой, протекающей в предгорьях, находился вход в глубокое подземное царство злобных духов, привидений и демонов.

Совсем недавно стал известен факт, когда заплечный мешок геолога, набитый осколками пород, вдруг потерял вес и стал подниматься к облакам, как воздушный шарик. Геолог сначала не отпускал мешок. Только видя, что тяжёлые камни, вдруг потерявшие всяческое притяжение, утащат его за облака, всё же выпустил лямки. Упав с приличной высоты, геолог повредил ногу, но смог самостоятельно добраться до лагеря, где ему поначалу никто не верил. Лишь один местный житель, прослышав про это, подтвердил, что возле горной деревушки Кунгур, что находится недалеко от пещеры, не раз случалось такое и даже ещё похуже. Просто таёжники не любят говорить о вещах, не предназначенных для обсуждения.

О горах Тибета тоже много ходило разных баек, бывальщин и небылиц. Какая из них правдивая — не мог сказать никто, потому что вера у человеков разная, хоть и человеческая. Где-то очень далеко прогремел ружейный выстрел. Погонщик, ведущий под узду переднего мула, вскинул голову, прислушался.

В этих нежилых местах встретить охотника было бы в диковинку, однако кто-то именно охотился, потому что раздался второй выстрел. К погонщику подошел господин в бежевом походном френче, такого же цвета галифе, сапогах с раструбами и в довершение всего голову господина венчал пробковый шлём. Может быть, для этих мест одет он был довольно оригинально, но такая экипировка считалась последним писком моды среди путешествующих во всём мире.

Не слишком отличались от него и несколько сопровождающих. Единственным непохожим был погонщик, для которого простая льняная рубаха, подпоясанная синим матерчатым кушаком, такие же штаны и чалма являлись обычной одеждой. Местные жители все так одевались. Но выстрелы насторожили погонщика.

— Сагиб, — обратился он к господину в бежевом френче. — Впереди чужие. Не надо, чтобы нас видели.

— Мы же ничего плохого не сделали и разрешение на посещение Лхасы у нас есть, — белый даже достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный и перетянутый красной тесёмкой документ.

— Дело не в документе, — настаивал погонщик. — Там чужие.

— Какие чужие? Нам никто не указ! — белый вздорно повысил голос. — Если какой чужой на пути встанет, я пристрелю любого!

На погонщика убеждённые доводы сагиба ничуть не подействовали, тем более, сказаны они были только из-за того, чтобы успокоить себя самого. Это со стороны выглядело очень некрасиво. Белый почувствовал, что нагородил лишнего и пошёл на попятную: