Лик над пропастью

— Ну вот, вы уже и до присяжных добрались. Так, может быть, они и есть истинные виновники суицида Тер-Погосяна? А что? Звучит неплохо: организованная группа злоумышленников в составе двенадцати человек, именуемая присяжными заседателями, действуя умышленно и по предварительному сговору, в целях доведения купца II гильдии Тер-Погосяна до самоубийства, заведомо зная, что упомянутый потерпевший дал слово застрелиться в случае судебного проигрыша, вынесла оправдательный вердикт в отношении титулярного советника П.С. Маевского, совершив тем самым преступление, предусмотренное статьей 462 Уголовного уложения. Каково? А?

— Ох и ловко у вас получается! Вам бы у нас служить.

— Нет уж, я лучше буду помогать тем, на кого Фемида смотрит слишком пристально.

— Однако заметьте, наше правосудие приобретает все более цивилизованные черты. С каждым днем мы становимся все ближе к Европе. Вот и парламент у нас теперь свой. И все это благодаря Николаю Александровичу, — он одарил почтительным взглядом портрет государя, висевший на стене. — А что касается вас, то я полностью согласен: подозрение звучит абсурдно. Так ведь я уже об этом докладывал. Но известный вам Глеб Парамонович Кошкидько смотрит на все под другим ракурсом. Ему везде грезятся злодеи, тайные умыслы и грехопадения. В отставку бы ему пора. Но нет, держится за кресло. И вас он не особенно жалует. Сколько вы уже приговоров ему зарубили, а?

— Не считал. Зато с вами мы всегда находили общий язык.

— Это да, — закивал Леечкин. — По получении результатов экспертиз я вам протелефонирую. Вы позволите?

— Буду признателен. — Адвокат поднялся. — Только вот с печатными машинками побегать придется. Я думаю, их наберется не меньше сотни.

— А это не моя забота. Я вынесу постановление, а Поляничко пусть сам разбирается, кто из его орлов будет по конторам носиться.

— Честь имею.

— Всего доброго, Клим Пантелеевич.

Выйдя из казенного здания, присяжный поверенный невольно зажмурился от яркого солнца. Бабье лето, словно опьяневшая от поздней любви дама, смеялось и радовалось, может быть, последним в ее жизни счастливым дням. Прохладный сентябрьский ветер, точно юный корнет, галантно провожал еще не потерявшую шарм красавицу по аллее Николаевского проспекта. Повинуясь ее малейшей прихоти, молодой повеса то закручивал спиралью опавшие листья, то неожиданно бросал их на землю, расстилая под ногами легкомысленной спутницы золотую дорожку. Продолжая забавляться, он поднимал в небо тысячи едва видимых паутинок и легкой вуалью окутывал стыдливую наготу стройных лип.

С трудом оторвав взгляд от осеннего городского пейзажа, Ардашев вынул жестяную коробочку, положил под язык крохотный леденец и, перейдя на тротуар, принялся размышлять: «Итак, теперь совершенно ясно, что после того, как прогремел выстрел, тот, кто находился рядом с Тер-Погосяном, надел перчатки (либо пришел в них и не стал снимать), включил лампу, взял со стола подписанное им прощальное письмо, наложил его на другой лист с обращением ко мне и обвел подпись. Сделать это было нетрудно, поскольку бумага — дешевая, почтовая; с гербовой такой номер не пройдет, ее-то и на солнце хорошо не просветишь. Затем он сунул послание в заготовленный ранее конверт и тут же оставил. Да, все так, вероятно, и было. Экспертиза это непременно подтвердит. Письмо понадобилось для того, чтобы показать мотив самоубийства. Вот, мол, смотрите, пообещал торговец, что застрелится, и сдержал слово. А вообще-то слишком самоуверенно. Неужели преступник посчитал, что я просто так сдамся? Скорее всего он полагает, что доказать его вину будет невозможно. Да и в чем эта самая вина заключается? В том, что он находился рядом с самоубийцей? Нет, конечно. Тогда зачем ему нужны были все эти приготовления? Напрашивается вполне логичное объяснение: он пытается отвести от себя подозрение в предумышленном смертоубийстве Тер-Погосяна, которое совершил. Другого объяснения быть не может. Но как он умудрился это сделать, если на правой руке покойного следы от порохового заряда? А может, он заставил его выстрелить в себя? Но как? И почему? Неужели и впрямь идеальное преступление?»

Поравнявшись с домом губернатора, Клим Пантелеевич потянул на себя ручку входной двери и вошел внутрь. Проследовав по длинному коридору, он остановился у кабинета с латунной табличкой, на которой красовалась надпись: «4-е отделение Губернского правления. Статский советник А.Л. Фон-Нотбек». Рядом сидел помощник и выстукивал на машинке. Завидев посетителя, он осведомился:

— Позвольте узнать, сударь, по какому вы вопросу.

— По личному.

— Как о вас доложить?

— Ардашев, присяжный поверенный Окружного суда.

— Ах да, простите, — смутился секретарь, — я вас не узнал. У господина Фон-Нотбека посетитель. Вам придется немного подождать. Вы присаживайтесь, пожалуйста.

— Благодарю.