Лик над пропастью

— Полная чушь. Никакого письма я не получал. Это можно проверить по книге входящей корреспонденции. На «Ундервуде» моего секретаря мог печатать кто угодно. Полицейское расследование в отношении убийства Тер-Погосяна и Маевского окончено. Виновный найден. Он пытался бежать и был убит. Моих отпечатков пальцев нигде не обнаружено. А все остальное — плод вашего сочинительского воображения, господин адвокат-литератор. Вам, знаете ли, пора бы сделать выбор: либо трудиться на ниве юриспруденции, либо продолжать выдумывать всякую небывальщину для гимназистов старших классов.

Пропустив мимо ушей очередную дерзость Фон-Нотбека, Клим Пантелеевич продолжил:

— Действительно, доказать вашу вину в убийстве Тер-Погосяна, Маевского и Кампуса будет непросто. Однако спешу вас «обрадовать»: имеется свидетель, подтверждающий вашу связь с Зелимханом. Еще находясь у вас на даче, я удивился, услышав, что вы назвали свою кухарку — красивую молодую горянку — еврейским именем Сара. В тот момент, когда вы окликнули ее, вы поняли свою оплошность и не договорили окончание: букву «н», потому что Саран — лезгинское женское имя. Она уже подтвердила начальнику сыскной полиции ваше соучастие в похищении Ксении Никольской. Как я догадываюсь, вы пошли на новое преступление, чтобы Кампус — ваш главный пособник, так горячо любящий свою невесту, не вздумал скрыться с манускриптами. Таким образом, вы подали ему своеобразный предупредительный сигнал, но не ожидали, что учительница отважится на побег. Но даже когда это случилось, вы были спокойны, полагая, что одетый на ее голову мешок не позволит следствию получить от нее вразумительные показания. Барышня действительно ничего не видела, но многое слышала и чувствовала. Так, в разговоре со мной она упомянула и паровозный гудок, и дом с одной ступенькой, и глубокий колодец, и выщерблину на краю металлической кружки, и даже солоноватый привкус воды. Все это было мне хорошо знакомо, и я сразу понял, кто постановщик этого скверного водевиля. Ранее задержание Саран могло помешать делу. Да и согласилась бы она покаяться и обо всем рассказать? В противном случае трудно даже себе представить, как бы повели себя вы или Кампус, от которого зависела дальнейшая судьба аланских свитков. Я уж не говорю о доказательствах, подтверждающих вашу причастность к другим преступлениям.

— Видите, как бывает, — Фон-Нотбек удрученно покачал головой, — пожалел молодую и красивую девушку и проиграл. Сам виноват. Забыл древнее правило: коли ступил на дорогу дьявола, иди по ней не сворачивая, до конца.

Неожиданно пароход тряхануло, и стало значительно тише, видимо, остановились машины.

Адвокат подошел к иллюминатору: в ночи виднелись огни другого судна, стоявшего совсем рядом. Тут же послышался топот, будто по коридору бежало несколько человек, и кто-то забарабанил в дверь.

Клим Пантелеевич спрятал оружие в плащ и отворил каюту. Перед ним возник турецкий морской офицер в сопровождении пяти вооруженных матросов. За их спинами стоял капитан «Ефрата». Не говоря ни слова, турок оттолкнул Ардашева и вошел в комнату.

— Ну наконец! — радостно воскликнул статский советник и принялся торопливо закрывать чемоданы.

— Что происходит, капитан? — возмутился присяжный поверенный.

— Нам преградил дорогу османский военный катер. Пароход едва избежал с ним столкновения. К сожалению, мы гражданское судно и не можем оказывать сопротивление.

— Но на каком основании они вторглись на территорию Российской империи?

— Офицер утверждает, что «Ефрат» вошел в прибрежные воды Турции, хотя на самом деле это не так. Они говорят, что мы незаконно удерживаем на борту турецкого подданного. Очевидно, речь идет о вашем знакомом.

— Да-да, удерживали, и незаконно! — выкрикнул Фон-Нотбек и с довольной ухмылкой добавил: — Вы проиграли, Ардашев. Мне все-таки удалось связаться с турецким консульством, и мы обо всем договорились. Прощайте!

Подхватив чемоданы, он засеменил по коридору в окружении турецких военных. В полуоткрытых каютах мелькали испуганные лица пассажиров. Уже на лестнице адвокат услышал чьи-то восторженные возгласы и крики «ура!».

Все прояснилось на палубе. Тишину морской ночи разорвал шум работающих двигателей. Откуда-то прямо из темных туч, словно призрак, медленно выплывал гигантский корабль. Из трех высоченных труб вылетали снопы искр и черные клубы дыма. Исполин приближался все ближе и ближе, открывая взору расчехленные стволы носовых орудий. В свете прожекторов виднелся герб Российской империи и бортовая надпись: «Иоанн Златоуст». Эскадренный миноносец шел прямо на турецкий катер, оттесняя его от пассажирского парохода. Когда бронированный великан поравнялся с «Ефратом», он застопорил машины и начал спускать шлюпку, в которой Ардашев заметил капитана Мяличкина.

Фон-Нотбек потускнел, как стертый медяк. Не расставаясь с бесценной ношей, он затравленно озирался по сторонам и жался к турецким матросам. Их офицер возмущенно размахивал руками и что-то кричал переводчику.