Лик Победы

Верный подданный и будущий счастливый супруг отвесил церемонный поклон и картинно взмахнул белым платком. В ответ тонко и зло запели флейты и загрохотал барабан. Люра убрал платок и послал линарца к эшафоту. Предзимнее солнце заливало статную, подтянутую фигуру полуденным золотом, играло на стволах мушкетов, обнаженных клинках, трубах, пуговицах, цепях, стременах, не делая разницы между топором палача и офицерскими шпагами, хотя была ли она, эта разница?

Внезапный порыв ветра пришпорил увядшие было флаги, принес запах печного дыма и короткий колокольный звон. Четверть одиннадцатого! Фердинанду Оллару осталось жить около часа, самым невезучим из заложников – немногим больше. Лэйе Астрапэ, как он будет выбирать смертников, как?! Солнечный зайчик отскочил от надраенной меди и угодил Роберу в глаз, на мгновение все утонуло в красном мареве, потом Иноходец вновь увидел две шеренги пехоты, притихшую толпу на берегу, эшафот с палачом, жалкие фигурки заложников, кавалерийский эскадрон за их спинами, обреченного короля в сером платье. Каково это – носить траур по самому себе? Каково это – знать, что на твой вопль о помощи никто не ответил?

Застоявшийся Дракко переступил с ноги на ногу и недовольно фыркнул, странное облако растаяло без следа, из-за рощи выплывала птичья стая. Запоздавшие гуси торопились на юг через Померанцевое море в Багряные земли. Мориски не охотятся на птиц, их добыча – звери, способные дать бой человеку. Талигойские гуси на чужбине в безопасности, их бьют только на родине.

Солнечные лучи ласкали небесных странников, расталкивали друг друга, смеялись, пробиваясь сквозь тонкие черные ветки, на одной из них чудом держался одинокий лист – алое, пронзенное светом сердце. Налетел ветер, листок вздрогнул, сорвался, закружился в последнем танце, то ли стремясь за улетающими птицами, то ли не желая умирать.

Дальние флейты закончили свою песню, теперь рокотали одни лишь барабаны. Скоро начнется… Пальцы привычно ласкали пистолеты – все в порядке, оружие никогда его не подводило, не подведет и сейчас. Рокот барабанов становился все сильней и сильней, потом оборвался резкой, бьющей в уши тишиной, и тут же раздался тоскливый крик: гуси, мерно взмахивая крыльями, исчезали в слепящей свободе.

Листок все еще кружился, уже у самой земли. Что ж, если ты не хочешь падать, ты не упадешь. Шаг в сторону, быстрый поклон – и осеннее сердечко замерло на раскрытой ладони. Золото и кровь – вечные спутники, они не могут друг без друга.

Пора, вот теперь уже пора. Осталось лишь потрепать по шее коня, сунуть за пазуху пойманный лист, натянуть перчатки. Улыбка, взгляд в небо, прыжок в седло…

– Господин Первый маршал, половина одиннадцатого!

Лэйе Астрапэ, где он?! Ах да, конечно…

– Начинайте, – герцог Эпинэ развернул Дракко и медленно поехал вдоль вооруженных до зубов солдат. Все спокойно, врагов в округе нет и не предвидится до весны, а зубы показывают жителям столицы и окрестных городков. Чтобы поняли, что с новыми хозяевами не шутят.

– Господин Первый маршал, прикажете зачитывать манифест его величества?

– Приказываю.

За спиной перепуганные мужчины и женщины, холодная, быстрая вода, а за ней – Оллария, которой приказано вновь стать Кабитэлой. Впереди – эшафот, заложники и кавалерийский эскадрон. Рядом – соратник. Белая лошадь, черно-белый мундир, алая перевязь… По мерзавцу палач в четыре ручья слезы льет, но умрут другие, а мерзавец будет щеголять титулами и званиями и похлопывать тебя по плечу.

Робер привстал на стременах, делая вид, что разглядывает что-то за строем кавалеристов. Воистину нет ничего подлее здравого смысла! Он должен выдержать, час – это недолго, совсем недолго! Никола прав, другого выхода нет. Герцог Эпинэ должен думать о своих вассалах и своей земле, а не воевать с самим собой.