Лик смерти

Больше я ничего не могла сказать, но по улыбке Элайны догадалась: подруга меня поняла. «Но так нечестно! А если ты отправишься в Квонтико? Если тебе не дадут достаточно счастья, в котором ты так нуждаешься (Господи, как же эгоистично и неблагодарно это звучит!), тогда ты будешь вынуждена отнять ребенка у Элайны. У Элайны, ни разу не испытавшей счастья материнства, хотя она была бы замечательной мамой, гораздо лучше всех, кого ты знаешь, включая и тебя саму. И все же…»

Мы потягивали вино и улыбались, прислушиваясь к ворчанью Алана, который вновь проиграл Бонни.

Было уже половина десятого, когда мы с Бонни вернулись домой и заглянули на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького. Бонни дала понять, что не прочь посмотреть телевизор — она знала, что мне надо продолжить чтение дневника. Я нашла баночку оливок, а Бонни — пакетик «Читос». Мы направились в гостиную и удобно устроились на нашем потертом диване. Я выловила оливку. Солененькая, она возбудила аппетит.

— Элайна разговаривала с тобой о домашнем обучении? — спросила я, прожевав.

Бонни кивнула: «Да».

— И что ты об этом думаешь?

«Я думаю, что это здорово!» — сказала мне ее улыбка.

— Классно. А о Саре она тебе тоже сказала?

Бонни опять кивнула, на этот раз печально.

— Да, — ответила я. — Саре очень плохо. Что скажешь?

Она расстроенно махнула рукой. «Все в порядке, и спрашивать не стоило. Я не эгоистка».

— Вот и славно, — ответила я и улыбнулась, надеясь улыбкой выразить любовь.

Зазвонил мой телефон. Я взглянула на определитель.

— Привет, Джеймс.

— Центральная база данных пока не ответила на наши запросы, но, может, утром ответит. Программа на компьютере Майкла Кингсли тоже пока не реагирует на попытки ее открыть. Я дома, собираюсь перечитать дневник.

Я перечислила дневные происшествия. Джеймс выслушал молча — видимо, размышлял…

— Ты права, — ответил он наконец. — Здесь все взаимосвязано. Нам необходимо получить информацию о дедушке Сары, о том деле семидесятых годов и о Николсоне.

— Еще как необходимо.

Я взялась пересматривать свои записи. Первый листок:

Преступник, известный как Незнакомец.

К «Методам» я добавила:

Продолжает передавать сообщения. Но какие-то загадочные. Почему? Почему не говорит прямо, чего ему надо?

Я задумалась. «Не хочет, чтобы мы сразу все поняли? Тянет время?»

Напал на Кэтти Джонс, но оставил ее в живых, чтобы она передала сообщение.

Взял в заложницы дочь Николсона по двум причинам: чтобы Николсон управлял расследованием дела Лэнгстромов и чтобы он передал нам другое сообщение. Рискованно.

Сообщение от Джонс — ее полицейский жетон и фраза: «Символы — они символы и есть».

Послание от Николсона: «Этот человек отвергает символы. Никаких символов, это важно» — и его самоубийство.

Почему Николсон должен был умереть?

Ответ: потому что его связь с этим делом не сводится к расследованию в доме Лэнгстромов. Месть.

Я перечитала написанное.

«Только теряю время, — подумала я и отложила бумажки. — Они сегодня не помогут». Я взяла дневник Сары и устроилась поудобнее. Кажется, я начала понимать, как ее история вписывается в общую картину, — понимать благодаря ее повествованию.

Сара рассказывает свою историю. А ее история — это проекция на истории всех людей, которым Незнакомец причинил вред, чью жизнь разрушил. Постигнув боль Сары, мы поймем и боль русской девочки, и боль Кэтти Джонс, и боль Николсонов. Оплакивая Сару, мы будем оплакивать и всех остальных. И помнить.

Я перевернула страницу и продолжила чтение.

История Сары Часть IV

Глава 43

Некоторые люди — просто хорошие. Понимаете, что я имею в виду? Пусть у них работа самая обыкновенная, ничего увлекательного, пусть внешность заурядная и талантов ноль, но зато они просто хорошие. Дэзире и Нэд были именно такими. Хорошими.

— Перестань, Тыковка! — воскликнула Сара.

Пес пытался просунуть свою огромную голову в пространство между ее коленями и краем стола в надежде поймать упавшие крошки, а Сара отпихивала его.

— Вряд ли он тебя послушается. Этот пес любит торт, и не спрашивай почему, — сказал Нэд. — Фу, Тыковка.

Питбуль отошел весьма неохотно. Пока его выпроваживали во двор, он косился на торт, что стоял на столе.

Нэд вернулся и продолжил втыкать свечи в глазурь.