Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

При осмотре полученных из камеры ручного багажа документов оказалось, что на многих из них имелись сделанные цветным карандашом отметки, вопросительные и восклицательные знаки. Страницы, заключавшие самые секретные документы были грубо вырваны, на некоторых документах отмечались сокращенные названия тех частей, которым они принадлежали, например: 2.F.S.R. (2-й финл. стрелк. полк). Часто попадалась отметка «Voll» (полно).

Эти грубо вырванные страницы, кричащие отметки цветным карандашом, которые не могли незамеченными, что исключало для шпиона получение новых, безграмотно написанное слово «Vol» (слово пишется через два «l»), отметки 2F.S.R. и 3F.S.R., написанные, по-видимому, лицом, к немецкому языку непривычным, ибо одни буквы были латинские, другие готические, русская буква «т», прибавленная к одному арифметическому подсчету (тысяч), – все эти данные приводили к заключению, что похищение документов было совершено не агентом германской разведки, и что оно не имело целью передачи секретов нашей мобилизации иностранной державе.

Вывод этот подтверждался и самим фактом присылки командиру корпуса анонимного письма. Такой поступок со стороны германского шпиона был бы просто нелепостью. Предположению же, что это письмо составил и поручил переписать писарю Веселову посредник шпиона, еврей Гинсбург, противоречило то, что письмо было отправлено 30 июня 1913-го года, то есть через три месяца после увольнения этого писаря в запас армии. И письмо, и бьющие в глаза отметки на документах, и вырванные страницы – все это определенно указывало на стремление произвести эффект, обратить особое внимание, то есть на действия, для шпиона совершенно нецелесообразные.

В созданной фантазией разведочного отделения картине одно указание представлялось, однако, заслуживающим внимания. Это было утверждение, что мотивом к посылке письма была месть. Действительно, если похититель не имел ввиду передачи секретных документов иностранной державе, то какие же побуждения могли им руководить, кроме желания причинить кому-то неприятность? Так как лицом, ответственным в первую голову, являлся заведовавший похищенными документами поручик Тимофеев, то расследование дела я и начал с выяснения его отношений со своими сослуживцами. Взаимоотношения офицеров в полку всем, конечно, хорошо известны, а потому узнав без труда, что у поручика Тимофеева имеется два недоброжелателя, я их обоих прикомандировал к себе, поручив помогать при разборке и проверке мобилизационных дел. Очень скоро один из них, Чекалин, стал себя обнаруживать. Я заметил, что он разыскивает и старается занести в протокол не только упущения Тимофеева, но и такие мелочи, которые никакого значения не имеют и с легкостью могли бы быть тут же исправлены. Моя снисходительность в таких случаях вызывала с его стороны стремление ее обойти. Для этого он прибегал к самым разнообразным мерам и делал это с таким отсутствием выдержки, что личная его заинтересованность в деле становилась несомненной.

В конце октября командир корпуса получил второе письмо. Также как и первое, оно было анонимное, но писалось уже от имени писарей полка. Они прямо указывали на поручика Тимофеева, как на виновника похищения и продажи немцам документов. Категорически требуя немедленного его ареста, они угрожали в противном случае огласить дело в газетах и Государственной Думе.

На то, что автором обоих анонимных писем было одно и тоже лицо, указывало не только сходство стилей, но совершенно одинаковые орфографические ошибки. Передачу мне этого письма я умышленно скрыл и стал ожидать дальнейших с его стороны действий.

Расчет этот оказался правильным, и в ноябре Чекалин принес в канцелярию полка номер газеты «Новое Время», в котором сообщалось, что финляндцы с помощью офицера-предателя, выкрали планы наших мобилизаций, и отправив снятые с них копии в Берлин, вернули дела в полк. При этом отмечалось, что виновник этих возмутительных дел гуляет на свободе.

К сожалению, офицер, получавший из камеры багажа пакет, не отметил дня выдачи квитанции. Пришлось пересмотреть целые мешки со всеми квитанциями, выданными за май и июнь месяцы. Огромная работа эта, к счастью, увенчалась успехом, и день сдачи пакета был определен. Это было 27-го мая 1913-го года. В этот день из всех офицеров полка, находившегося в лагерях, в Гельсингфорсе был только Чекалин. При помощи фотографической экспертизы шрифта были найдены машины, на которых писались первое и второе анонимные письма. При этом оказалось, что машиной со шрифтом первого письма Чекалин пользовался за несколько дней до его сдачи на почту, а на второй он писал вечером накануне того дня, когда командир корпуса получил второе анонимное письмо. Каллиграфическая экспертиза цифр в похищенных документах признала полное сходство их с почерком Чекалина. Ко всему этому добавилось еще одно обстоятельство: ссылаясь на свои труды по проверке со мной мобилизационной части, Чекалин дважды просил командира полка назначить его заведующим ею.