Лихая шайка

– Сдрейфил, что ли, Безродный? Как щенок шелудивый затрясся. Эх, рвань ты дохлая! – Обух харкнул через передние зубы.

– Не боюсь я! Кого мне тут бояться? Баб, что ли? – Безродный шлепал по лужам, стараясь не отставать от напарника.

Даже хорошо знакомый с Хитровкой житель Москвы ночью вряд ли пожелал бы стать ее гостем. С наступлением темноты из многочисленных притонов, грязных трактиров, заброшенных подворотен выходили «на промысел» обитатели Хитровки. Ни один не покидал свое обиталище без тесака, кастета или какого иного оружия.

Изредка из-за домов возникали тени хитрованских оборванцев. Щербатый обменивался с ними одному ему известными фразами, пересвистывался, и тени так же незаметно исчезали во тьме.

Наконец Щербатый повернул во двор двухэтажного особнячка. В нескольких шагах от ночных путников промелькнули четыре силуэта. Люди эти были явно хорошо знакомы со всеми закоулками Хитровки.

Обух с Безродным старались не отставать от провожатого. Тишину двора нарушил лай собаки, потревоженной ночными визитерами. Через несколько секунд она, повинуясь уговорам Щербатого, смолкла, и улица снова погрузилась в тишину.

На дворе было так же темно, как и везде вокруг. Единственный источник света – зыбкое, красноватое мерцание уличного фонаря, над входом в покосившийся флигель в глубине двора.

– Ждите меня здесь, у трактира, – прошепелявил Щербатый, теребя за ухо вьющегося у его ног пса. – Коли повезет и здесь сестры, ждать недолго придется. Без меня в трактир не ходите… Коли Крестовый тут, местные задираться станут. Только шуму наделаете.

Щербатый зашлепал босыми ногами по скользкой земле в трактир, растворил дверь и перешагнул порог. Из подвала вырвались пьяные голоса и зловоние кабацкого духа. Скрипучая дверь затворилась, и вновь стало тихо.

– Вот чертово место какое! Все одно Богтяновка наша, – прошептал Генка. – Смотри, Обух, кто это там?

Безродный показал на арочный проем, через который Щербатый только что провел ростовских во двор особняка. В темноте отчетливо вырисовались те же четыре силуэта, которые несколько минут назад повстречались путникам перед входом в арку. Тени стали стремительно приближаться к ростовским. Из четверки отделились двое. В руках у них было по тесаку.

– Давите их по-тихому. Платья-то у них приличные вроде. Должно и в лопатниках золотишко кое-какое имеется. Слышь, Слепой, режь их скоро, и уходим, – прохрипел один из четверки.

В свете фонаря можно было разглядеть его лицо. Широкоскулое, заросшее волосами, сбившимися в колтуны, с огромными белками глаз.

– А ты кто такой будешь? Смотри, кабы сам без ушей своих не ушел отсюда, – прошипел в ответ Обух, выставив перед собой револьвер.

Четверо резко отпрянули.

– Свои это, видать! Уходим, Леший!

Волосатый первым бросился прочь. Четверка растворилась в темноте так же незаметно, как и возникла. Обух попытался было догнать налетчиков, но они как сквозь землю провалились. Обшарив близлежащие подворотни и никого не обнаружив, Обух вернулся к напарнику.

– Видать, все-таки здесь они. – Отдышавшись, он показал на окна второго этажа, занавешенные тяжелыми гардинами, между которыми пробивалась полоска света. – Малина у них тут. А Щербатый ведь черт какой! Все окольными путями, чтобы дорогу найти не смогли. Свое дело знает, поганец!

– Да-а… Заморыш заморышем, а бывалый! Такой сгодится, когда…

Безродный не успел закончить фразу. Обух оборвал его.

– Ты одно помни, как Бесшабашный учил: если что, пали из «нагана» без разбору. Если вдруг кто быковать вздумает, супротив меня пойдет или еще что, ты стреляй сразу. Понял?

– Да сам все помню! Не в первой на дело иду, – огрызнулся Генка. – Обух, а я все спросить у тебя хотел. Почему ты револьвер левой рукой держишь, а ложку – правой? Не левша вроде?

– Потому, что пальца у меня указательного на правой нет. А как стрелять-то? Вот и научился левой.

– Родился такой? – прошептал Генка.

– Сам себе топором перерубил.

– Ба! Да как же это?! Нешто так можно? – удивился Безродный.

– Можно, можно. После дела одного мокрого оставил я отпечаток этого пальца. Полиция и дозналась. А дело-то на пароме было. Ну и повязать меня должны были. Так я по пальцу хватанул топором и в воду его выбросил. Урядник давай нырять за ним. А тот не тонет, скотина. Палец-то этот. А на улице ночь. Не видно ни зги. На реке течение сильное. Урядника сносить стало. Кричать начал. Так и подобрали его матросики ни с чем…

Обух не успел закончить рассказ. Скрипнула дверь трактира, и из нее вышли двое. Обух узнал голос Щербатого. Пацан подошел ближе и показал своему спутнику на ростовских. Затем, не говоря ни слова, развернулся и пошел прочь со двора.

– Ты и есть Крестовый? – Обух заговорил первый.

Напротив него стоял молодой человек ростом чуть выше среднего с чубом светлых волос. Промолчав, он скользнул взглядом по лицам ростовских.

– А вы кто будете?

– Да ты сперва на малину бы пригласил. Твое дело маленькое. Не с тобой толковать хотели, – продолжил Обух.

Крестовый смерил двоих пристальным взглядом. В темноте было видно, как блестят белки его глаз.

Кеша усмехнулся и направился к трактиру.