Лихая шайка

По обеим сторонам узкого коридора размещались арестантские помещения. Каждая из дверей была снабжена тяжелым засовом с увесистым навесным замком. Потолки в коридорах были низкие. Петр Лазаревич, чтобы не задеть головой иную потолочную балку, низко пригибал голову. Мерцающее пламя двух-трех настенных фонарей тускло освещало путь. Время от времени обер-полицмейстер зло чертыхался, спотыкаясь о выбившуюся из общего строя доску в полу.

– Направо, пожалуйста, повернуть извольте. – Никита Артемьевич указал на ответвление от основного коридора, в тупике которого темнела тяжелая металлическая дверь с зарешеченным окошком. – Тут он, ваше благородие. Пожалуйте побеседовать…

Стражник, гремя ключами, открыл замок и пропустил посетителей внутрь. Камера представляла собой маленькое зловонное помещеньице.

Арестованный сидел в дальнем углу на нарах. Молодой еще весьма человек с миловидным лицом и наивным выражением глаз окинул фигуру обер-полицмейстера недоброжелательным взглядом. Пороховицкий брезгливо огляделся. Приложив к носу надушенный носовой платок, Петр Лазаревич прошел внутрь. Запах дорогого одеколона ветерком прошелся по камере не в силах заглушить камерный смрад.

– Извольте встать, когда начальство входит! – рявкнул на арестованного Никита Артемьевич.

Эффекта, впрочем, его выпад не произвел никакого. Заключенный даже взглядом не удостоил смотрителя.

– Явки пришли испрашивать? Как бы не так! Ничего-то вы от меня не услышите! Не тратьте зря время! – зло окрысился арестант.

Борода и волосы его, давно не стриженные, были спутаны. Одежда изорвана в клочья. Вместо рукавов с локтей свисали лоскуты истрепанной материи.

– Дайте-ка, Никита Артемьевич, мы сами с ним потолкуем. – Обер-полицмейстер огляделся в поисках стула.

Пристав сделал знак стражнику, чтобы тот сообразил для начальства стул.

– Сейчас, ваше благородие, креслице вам подадут.

– Угодил-таки, Гришка, ты к нам. Сколько ни старайся, а все одна тебе дорога. – Пороховицкий присел на поданный ему стул. – Давно я тебе об этом толковал и сейчас тоже скажу. Не понял ты моих речей тогда, когда год назад попался. А теперь еще и за побег получишь. А умным был бы, так хотя бы отсиделся где. Ан нет, снова на ту же дорожку вступил и, как видишь, оступился. Надо, надо было тебе меня тогда послушать…

– И что же об этом вы толковать со мной пришли? Нешто с сочувственным словом пожаловали? – Арестант насмешливо оскалился. – Едва ли. Мы же тоже люди не глупые. Понимаем, что не воду в ступе толочь полицейский к Гришке в камеру пожаловал. Тут что-то поважней.

– Догадлив, догадлив, Гриша. Кабы только мозгов у тебя побольше было. Так ты бы их с пользой применил. А ты – дурак. Потому и сидишь здесь. А то бы, коли порядочным человеком жил, разве здесь тебе быть? – Пороховицкий посмотрел на законопаченное изнутри при помощи навесного замка окошко камеры. – Открыть бы, а то дышать тут у вас нечем.

Смотритель незамедлительно приказал стражнику растворить окно.

– И дышать вам тут нечем, Петр Лазаревич, а все одно явились. – Арестант внимательно разглядывал свои ногти, будто в данную минуту ничего более занятного его взгляду не представлялось. – Что-то тут не то, чует мое сердце. Что-то вам от меня надо. Говорите уж прямо. А то и воздух вам наш не по сердцу приходится. Чего долго мучиться?

– А мы и не мучимся. Совесть-то наша чиста. Это вам мучиться предстоит. Муками земными, а там уж и боженька рассудит. Так и на небесах, чего доброго, жариться придется. – Пороховицкий исподлобья глянул на Гришку. – Вайсман мне нужны. Обе девицы. И вся шайка их: Крестовый, Змей, Поликарп Скороходов… Кто там у вас еще?

– Кто такие? Не знаю никого. – Гришка простодушно посмотрел в глаза обер-полицмейстера.

– Ну как же? – Пороховицкий, нисколько не смутившись откровенным Гришкиным враньем, продолжил спокойным, размеренным тоном. – А как же ты, братец, угодил в квартиру Белоруковой? И ведь как будто знал все, где что лежит. Где бы ты, коли без наводки попал туда, сразу распознал все? Дом-то у нее богатый. Комнат эдак семь на первом только этаже имеется. Крестового это работа. Наставил он тебя, научил, куда сперва сунуться, куда – после.

– А коли и Крестового, вам-то что?

– А то! – неожиданно жестко произнес Пороховицкий. – Вайсман ты мне сдашь сегодня. И Крестового. А об остальном после поговорим.

– И с какого такого перепугу я Крестового сдать должен? – Гришка насмешливо покосился на обер-полицмейстера.

– А с такого. Знаешь ты, с кем говоришь? Кто к тебе в халупень твою смрадную пожаловал? – взревел Петр Лазаревич.

– Ну… – Гришкина прыть несколько спала. Голос его дрогнул. – Как же?..

– Не понукай. Не запряг пока. Знаешь, что на двадцать лет могу тебя за грехи твои прошлые сослать на рудники? – Пороховицкий продолжал наступление.

Глаза его налились кровью. Рот брызгал слюной.

Арестант молча кивнул:

– И чтой-то вы меня каторгой пугаете? Небось знаем и сами, какие грехи за нами. Вы, Петр Лазаревич, к делу.