Лихая шайка

– Да все рассказывайте. Про Крестового Иннокентия. Про Евстафия. Про Поликарпа Скороходова. Да и про Мартынова тоже. Он ведь теперь с вами? Не так ли?

Вайсман рассмеялась. Затем легким движением откинула со лба челку. Вновь сложила ладошки на коленях.

– Вы в своем уме, Петр Лазаревич? Вы, что же, и впрямь думаете, будто я с вами откровенничать начну?

– Ну а почему бы и нет, милочка?

Капитолина враз стала серьезной. Решительно подалась всем корпусом вперед, и ее холодный взгляд буквально вонзился в лицо обер-полицмейстера. Черты лица заострились.

– Во-первых, я вам не милочка, господин Пороховицкий. И прекратите так называть меня. А во-вторых, и это главное, мне с вами на сделку пойти память папочкина не позволяет. Полагаю, он бы предпочел видеть меня на висельнице, но с чистой совестью, нежели задушевно разговаривающей с вами. И с запятнанной репутацией. Так-то, Петр Лазаревич. Я вам все сказала и давайте на этом закончим душеспасительные истории. Я, признаться, сильно устала.

Некоторое время Пороховицкий молча смотрел на девушку, затем тяжело вздохнул, отложил перо и взял в руку колокольчик. На зов обер-полицмейстера явился адъютант. Покорно замер на пороге начальственного кабинета.

– Уведите госпожу Вайсман, любезный, – мрачно произнес полковник.

Капитолина поднялась на ноги. Привычным движением расправила платье.

– До свидания, Петр Лазаревич. Приятно было с вами пообщаться.

Пороховицкий тоже поднялся.

– Не скажу, что взаимно, Капитолина Михайловна, – сдержанно отозвался он. – И насчет свидания… Боюсь, тут вы ошибаетесь, дражайшая. Виделись мы с вами сегодня последний раз.

– Ну и славно. – Капитолина улыбнулась.

Обер-полицмейстер внимательно проследил за тем, как адъютант вывел задержанную из его кабинета, а затем снова опустился в кресло. Нервно скомкал лежащий перед ним лист бумаги и швырнул его в мусорное ведро.

Глава 22 Ссудная касса Флебушевича

Мартынов огляделся.

– Тихо все. Начинай, – бросил он Поликарпу, и взгляд его снова устремился в темноту.

Предрассветный город спал. Поблизости не было ни души. В той части улицы, где она поворачивала налево, тьма казалась особенно густой. Никаких предметов и вовсе нельзя было разобрать. Единственный фонарь, расположенный у подъезда соседнего особняка, тускло освещал крыльцо и часть палисадника. Лучи его не заходили дальше ограды.

Над входом в дом болталась прикрепленная к козырьку двумя цепями большая деревянная вывеска. Покачиваясь и скрипя на ветру, вывеска объявляла название заведения: «Кошелек богача». Чуть ниже было приписано: «Ссудная касса Флебушевича».

Касса ссуд Исая Флебушевича занимала весь первый этаж небольшого двухэтажного дома. Здание было старинное, добротное. С просторными сенями и большой залой на первом этаже, которую и приспособили под кассу ссуд.

Сам ростовщик, еврей Исай Флебушевич, жил бобылем, ютясь в одной из семи верхних комнат. Остальные шесть зарастали паучьими тенетами да толстенным слоем пыли, лишь изредка прибираемые прислугой. Так как семьи у Флебушевича не было, то и нужды в уборке большого дома тоже не возникало. А сдавать комнаты в наем Исай не стал, поскольку от жильцов было «слишком много беспокойства», а доход они приносили ничтожный. По сравнению с тем, что давало Флебушевичу ростовщичество.

В пятницу (касса ссуд на субботу не выдавала под залог) Исай Рудольфович Флебушевич уезжал к тетушке в Коломну. Дом оставался на попечение лакея. Для слуги в первом этаже была отведена специальная комната, служившая также кладовой, которая, впрочем, по назначению не использовалась уже пару десятилетий. Переняв свое дело из рук отца, Исай поставил дело так, что, кроме серебра и золота, в залог ничего брать не стал. Соответственно и в кладовой нужды не стало. А хлам, оставшийся еще со времен первого хозяина кассы, Рудольфа Флебушевича, лежал там до сих пор. Поеденные молью шубы, кацавейки, старинная кухонная утварь, не стоившая теперь ни гроша, и прочий хлам.

Поликарп неспешно снял свое золоченое пенсне и бережно уложил его в карман пиджака. Затем привычным движением перевернул котелок и с ловкостью фокусника извлек из тульи донышко. Выбрав из имеющихся в потайном отделении отмычек подходящую, Поликарп приступил к работе.

Инструмент беспрепятственно вошел в замочную скважину. Насечки зацепились с первого поворота отмычки. Поликарп весь превратился в слух. Замок будто говорил с ним на каком-то секретном, известном только им двоим, языке. Пальцы медвежатника делали едва заметные постороннему взгляду движения. Через несколько секунд язычок послушно выскользнул из углубления в дверной раме.

– Все готово, – с напускным безразличием произнес медвежатник. – Тридцать пять секунд.

Поликарп вновь снял котелок, перевернул его вверх дном и сложил внутрь не нужные более отмычки.