Лихие дни

— Что там? — спросил он.

— Ой, дедушка, — сказала Маринка, понизив голос, — там все небо красное, все-то небо горит!

Вскоре пришла мать.

— Говорят, мост возле станции взорвали, — сказала она. — Там фашисты.

— Батюшки! Уж на станцию пришли! — всплеснула руками бабушка. — Ой-ой!.. Ну, идет беда и к нам.

Дед опустил свою седую голову.

— Да, — невесело повторил он, — беда идет.

— Ну, будет вам горевать прежде времени, — ласково молвила мать. — Может, идет, идет, да и пройдет мимо! Ложитесь-ка да спите лучше.

Мать улеглась, закуталась в одеяло с головой и замолчала. Но Маринка знала, что она не спит. Бабушка тоже не спала, она все что-то шептала про себя, вздыхала, охала.

Дед молчал, но Маринка хорошо знала, что и он не спит тоже. Только Ганя посапывал на печке.

И понемногу страх, тяжелый, гнетущий страх начал охватывать Маринку. Немцы близко. Они идут сюда; говорят, что они идут не останавливаясь и не задерживаясь. Скоро они будут в их деревне, подойдут к самому их дому, застучат в двери, войдут в избу…

Маринка живо слезла с постели и, шлепая босыми ногами, подошла к деду.

— Дедушка, — шепнула она, — а может, они как-нибудь, мимо, а?

— Может, и мимо, — отозвался дед. — Может, им в тыл ударят, так они и вовсе назад повернут.

— Правда, дедушка, или ты просто так?

— Да нет, правда. Откуда мы знаем! Может, им сюда и не путь вовсе. Шоссе у нас нет, а нашими проселками у них и машины не пройдут.

В окнах посветлело, начинался рассвет. Красные злые огоньки, отблески далекого пожара, мерцавшие на морозных узорах окна, стали бледнеть и гаснуть.

Маринка немного успокоилась. Она зевнула раза два, поежилась и снова отправилась на свою постель. Наверное, все так и будет; наверное, немцы сюда вовсе и не придут.

А немцы уже шли по их глухим дорогам.

Самолет с черными крестами

Утром, только открыв глаза, Маринка тревожно оглянулась кругом: может, тут уже случилось что-нибудь страшное, пока она спала?

Но все было тихо и в избе и на улице. Бабушка мыла в кухне посуду. Ганя развинчивал и разбирал на части найденный вчера полевой бинокль и тихонько посвистывал. Светлые солнечные полосы лежали на белом полу поперек пестрых дорожек.

— Эй, соня, чай проспала! — сказал Ганя.

— Это ты соня, а не я, — ответила Маринка, — ты и вовсе пожар проспал.

— Вставай, Маринка, — сказала бабушка, — тебя чайник ждет за заслонкой. А вот тут, на шестке, лепешки.

Маринка живо оделась, умылась холодной водой, и все ее ночные страхи как рукой сняло. Она достала чайник, взяла лепешки и уселась за стол. Ей снова вспомнился таинственный предмет, завернутый в синюю бумагу.

— Гань, а Гань, — начала она, — так и не скажешь, да?

— Чего тебе?

— А что в синей бумаге было?

— Мало ли что было. А теперь нету.

— А где же?

— Выкинул. И не приставай!

— А я знаю, — сказала Маринка: — ты в снег зарыл!

Маринка ничего не знала, она сказала просто так. Но Ганя покраснел и быстро взглянул на Маринку. Неужели видела? Вот ведь глазастая! Надо поскорее перепрятать, а то живо залезет!

Пришел из конюшни дед. У него на белых усах намерзли сосульки, шапка и брови заиндевели и валенки скрипели от мороза.

— Встали, — сказал он, — выспались?

Он ласково поглядел на ребят своими синими глазами, снял со стены веревку и снова пошел из избы.

— Дедушка, ты куда? — закричала Маринка. — Подожди, и я с тобой!

— Ну куда ты со мной, чудак-человек? Ведь я же в лес, за дровами.

— Я тоже поеду, — сказал Ганя, — а то ты один-то еще завязнешь там где-нибудь да и не вылезешь.

И стал одеваться. Маринка схватила свой полушубок.

— И я! И я тоже!

— Куда это собрались деду мешать? — заворчала бабушка. — Не видали вас там — носы морозить!

— Я их в лесу свалю в сугроб, а сам уеду, — сказал дед. — Ну-ну, собирайтесь поскорее!

— Не свалишь! — засмеялась Маринка.

Вороная лошадка лениво затрусила по дороге, заскрипели, засвистели полозья по снегу.

Сзади за санями весело мчался Кудряш. В его карих глазах светился задор, морда улыбалась и пушистый хвост радостно торчал кверху. Несколько раз Кудряш пытался вскочить в сани и ухватить Ганю или Маринку за полушубок — уж очень хотелось ему поиграть. Но это ему не удавалось, и он тявкал и повизгивал с досады.

Дорога пошла под гору; лошадка побежала быстрее. Маринка крепко ухватилась за Ганю. Ганя сильный и ловкий. Ни один мальчишка с ним справиться не может! За деда не стоит держаться, он зазевается да и упадет еще. А уж Ганю силой из саней не вытолкнешь.

Вдруг сани закатило, и не успели ребята охнуть, как очутились в сугробе. Ганя и Маринка смеялись, Кудряш тявкал, трепал их за полушубки и не давал вылезти из снега. Дед остановил лошадь.

— Ну вот, — сказал он, — я же говорил, что вывалю в сугроб. Вот и вывалил! Что, не верили?

Ганя вылез первый, за ним выбралась и Маринка. У нее от смеха выступили слезинки и замерзли на ресницах.

— Я тебе, — кричала она на Кудряша, — я тебе задам, противный озорник!

Ребята кое-как отряхнулись и снова уселись в сани.